трогать меня, терзать настойчивым языком… Он умеет это делать, он что-то такое творит, что я теряю всякие нити с реальностью, закрываю глаза и покоряюсь.
Сквозь марево в голове, слышу чьи-то тихие нежные стоны… И вообще не понимаю, что это делаю Я.
Что я ЗВУЧУ.
И только когда Темирхан отрывается от моих измученных губ и смотрит жарко и внимательно, приходит осознание.
Я СТОНАЛА.
Я ЗВУЧАЛА.
Глаза распахиваются широко, я лежу с раскрытым ртом, не в силах поверить в происходящее.
Инстинкт собственника
У моей русалки самый сладкий голос на свете. Верней, голоса-то я еще не слышал, но стонет она сладко. Настолько заводяще, что я, и без того державший себя в ежовых рукавицах, чтоб не сорваться и не навредить, сейчас вынужден к ним ток подключить. А то как-то иголки уже не кажутся достаточно серьезным сдерживающим фактором.
Они и раньше не особо спасали, конечно…
Вид русалочки, маленькой такой, рыженькой козочки, в интерьерах моего логова будят настолько неконтролируемые собственнические инстинкты, что только мое умение сдерживаться, выработанное годами постоянных тренировок, спасает ситуацию.
Вообще у меня, по отцовской линии, ярко обозначен инстинкт завоевателя и собирателя. То есть, я люблю добиваться своего, а потом это свое утаскивать в берлогу. И прятать так, чтоб никто не мог забрать. У меня и без того-то хер чего заберешь, а тут еще и это…
Правда, раньше это женщин не касалось.
Отец говорил, что всему свое время. Я ему не то, чтоб верил, но слушал. Он тоже до поры до времени тем еще котом-гуленой был. Тимурка определенно в него в этом. Я все же поспокойней.
Блуждание по чужим койкам у отца завершилось, когда в каком-то далеком селе он, весь из себя герой в военной форме, пришел на танцплощадку и увидел большеглазую девчонку с косой ниже пояса. По его рассказу, только в глаза посмотрел и сразу понял — эта девочка будет его женой.
Собственно, после этого маме оставалось только смириться и получить удовольствие.
У нее на тот момент, кажется, даже жених имелся…
Отца мало беспокоили незначительные детали.
Тем более, что их можно было оперативно решить. Чем он и занялся.
В итоге из деревни он уезжал женатым. А мама — уже со мной в животе.
Тимурка на этой истории, всегда повторявшейся на совместных праздничных застольях, фыркал. А отец говорил, что придет его время. Наше время.
Тимурка указывал на мой неудавшийся брак и на своих баб и говорил, что на нас природа отдохнула. Да и такую, как мама, теперь днем с огнем. А не такую — нахрен надо.
Отец только усмехался.
Сабрину он изначально не принимал, считая пустоголовой куклой, и, в принципе, оказался прав.
Потому и считал, что первый блин комом и все такое.
Я не разубеждал, но про себя давно решил, что самая верная моя баба — это моя работа. Мой холдинг. Самая благодарная. Та, что не предаст. Бабло и нервы, конечно, тащит, но куда деваться? Женщины…
И вот сегодня, не умея отвести взгляда с маленькой фигурки рыжей девчонки, на удивление правильно смотрящейся в габаритах моего дома, я вспомнил слова отца… И дрожь пробила по телу.
Прав ведь он.
Реально прав.
Может, все не так пафосно, и насчет того, чтоб сразу жениться и так далее… Но я понял, что вообще не хочу русалочку отсюда выпускать.
Хочу, чтоб она тут была, рядом.
Чтоб я каждый день ее тут видел.
Хочу и все.
А если хочу… Значит, буду делать все для достижения своих хотений.
Я собирался показать ей дом, посмотреть на ее реакцию на интерьер, на планировку, вообще, посмотреть на нее.
Поговорить, наконец.
Хотя, в принципе, ситуация по недавней сцене в барчике была вполне понятна. Тимурка, несмотря на то, что до этого нехило косячнул и свой косяк должен был серьезно замаливать, не смог этого сделать. Отвлекся, наверно, на эту боевую мышь, а русалочка моя, не будь дурочка, свалила. Хорошо, хоть недалеко.
Сначала к себе, а потом на работу.
И работала ведь!
Потом вышла на обед, и опять не одна! Вот вопрос с ее спутником я еще собирался разъяснить.
Ясное дело, что не у меня одного глаза имеются, прыгающие вокруг нежной рыжей козочки мужики тоже были вполне понятны. Но нежелательны.
И это как раз тоже было одной из причин, почему я хотел бы ее оставить здесь, рядом с собой.
Чтоб не пялились лишний раз.
Я осознавал, что сейчас не крепостное право (а жаль!), и что у русалочки может быть свое мнение на эту тему… Но это мнение можно было принять во внимание. И только.
Для того, чтоб проработать его в правильном направлении.
На все это требовалось время. Нам вообще требовалось время и терпение для того, чтоб немного прояснить ситуацию друг с другом.
Реакция на меня у русалочки была не особо правильная, даже, наверно, вообще неправильная, и это раздражало.
Я видел, что она ко мне явно не равнодушна, я же не дурак, понимаю, когда женщину привлекаю. Ее зрачки расширенные, румянец на щеках, дыхание взволнованное… Да и то, что она, в итоге, не сопротивлялась, позволила мне сделать с собой все, чего так хотелось…
Это было правильно и приятно грело.
Но вот то, что происходило дальше…
Ну понятно, поначалу испугалась и убежала. Я сам хорош, дурака кусок, отправил к ней Тимурку. Тимурка у нас — кто угодно, только не переговорщик. Не дипломат. К тому же ходок. Не к моей женщине, конечно, но всех вокруг
