— Не согласиться сложно.
После чего — будто добивает, будя симметричную злость уже в ней.
— А я тебе… Такая… Точно нужна, Данила? — вопрос задается негромко, но хлещет отлично. В этом Данила прав: она всегда умела по больному.
По нему и попала, а потом понимание расползлось по телу липким и противным чувством. Он не знает.
Это говорят глаза. Об этом молчит рот.
Он не знает, точно ли нужна. Он притомился…
— Езжай домой, Сант. Я закончу — приеду, договорим.
Данила вносит вполне рациональное предложение. Приходить в принципе оказалось глупейшей из идей. Но интуиция подсказывает, что дома вечером может получиться не лучше.
Это вызывает саркастичную улыбку уже у Санты.
— Ты мне тут сказать не дал. Что вечером изменится? Или вечером ты уже сам скажешь, а я послушаю?
— Это ты предложила свадьбу перенести. Не я.
Ответ Данилы прозвучал сухо и глухо. Он, как всегда, прав. Он не зря ест свой хлеб. Вывернуть слова против оппонента для хорошего адвоката — не проблема.
— Предложила. А сейчас думаю… — пауза была сделана, чтобы оставить возможность саму же себя тормознуть. Но не сегодня. — Может вообще к херам свадьбу? Мне не до неё.
Даже удовольствие доставило то, как Данила посмотрел. И под закрытыми веками, когда Санта развернулась, направилась к двери, часто моргая, тоже возникало его лицо.
«Ты бьешь людей наотмашь… Мне пора начинать тебя бояться, малыш».
Это чистая правда. Но парадокс в том, что вместе с людьми, наотмашь она бьет себя. Как тупая курица взрывает мосты, отрезая себе доступ к дому.
Пришла к нему за светом, в итоге же захлопнула дверь своими же руками, оставаясь сам на сам с кромешной темнотой.
И куда идти — неясно. Нельзя нести это маме. Нет смысла ждать вечернего разговора.
Ни в чем не виден смысл. И не хочется тоже ничего…
— Санта Петровна!
Её окликает знакомый голос. Где-то сбоку слышен ускоряющийся стук каблуков. В этом коридоре её уже когда-то прихватывали за локоть. И делал это — тот же человек.
Только тогда Аля бесновалась от собственного гнева, а сейчас пытается поймать взгляд. Волнуется будто.
— Ты чего? К Чернову в гости? Поругались? — что-то Альбина определенно читает по лицу Санты. Делает предположения, каждый раз понижая уровень собственного оптимизма. Тоже злит.
— Пусти, пожалуйста. Спешу…
Санта не смотрит в глаза. Пытается вывернуться. Чувствует Алину растерянность. Она силой держать не станет. Но и отпускать не хочет.
— Сант… Всё нормально? — спрашивает абсолютно без бодрого энтузиазма, с которым бежала. В её голосе чувствуется волнение и сострадание. То, что Санте по наивности хотелось бы получить от Данилы. Чтобы он без слов хотя бы немного её прочувствовал.
Глаза предательски наполняются слезами. Санта смахивает их, только потом смотрит:
— Всё нормально.
Врет в глаза.
— Пусти, пожалуйста.
Снова просит.
Аля тоже умеет быть умницей. Пусть не хочет, но пускает.
Позволяет без лишний слов продолжить путь…
— Давай я сумку возьму и сходим с тобой куда-то? Я не буду наседать…
Бросает предложение в спину.
Но Санта машет головой. Она сейчас не хочет. А чего хочет — не знает.
— Только глупостей не наделай, Сант… Пожалуйста…
Поэтому на последний призыв вообще не реагирует. Главную глупость она уже и так сделала, кажется.
Почему-то решила, что поговорить о том, что ноет в сердце, двум любящим людям — это просто.
Глава 28
Вокруг Санты было шумно. В помещении — чуть-чуть душно. Но самое удивительное, что… Радостно. Всем-всем-всем радостно. И живо. Как-то неповторимо.
Хотя что в этом удивительного? В любом Киевском баре вечером в пятницу именно так (прим. автора: уже нет).
Поэтому, скорее всего, причина для удивления кроется не в месте, а в самой Санте. Она будто сепарировалась от этого счастливого мира. Оказавшись глубоко внутри, будто в самом его сердце, всё равно чувствовала себя инопланетянином в мыльном пузыре.
Как появилась тут — вопрос неоднозначный.
Бродила-бродила-бродила…
Правда плакала, но немного. Сидела на лавке. Замерзла…
К маме ехать — плохая идея, Санта боялась, что Лена будет переживать за свою дурищу.
Исполнять просьбу Данилы не было сил. Они не смогут вечером нормально поговорить. Ей надо остыть. Разговор в офисе должен чуть стереться из памяти. Поэтому вариант один — ехать к себе. Но там так пусто… И там так тошно…
Её никогда сильно не тянуло к толпам за редкими исключениями, а тут…
Тот же бар, в котором они когда-то сидели с Алей.
И намеком на теплоту в сердце отзывается мысль о том, что вот тут однажды начался их с Данилой выход из прошлого тупика.
В душе зарождается желание хотя бы заглянуть. Убедить себя, что в то время можно вернуться. Не пить, не плясать на столах, не знакомиться с иностранцами «на зло». Просто… Живым человеком себя почувствовать.
Не холодной копией, которая «стену вот такой высоты выстроила»…
Санте повезло — для неё нашелся столик. Маленький. Но зачем ей большой?
Теперь же пальцы поглаживали рельефный хрустальный стакан, в котором — сладковато-кислый фирменный коктейль. Они с Алей такой тоже тогда заказывали. Было вкусно. И сейчас должно быть…
Редкие толчки в плечо, искренние извинения, чуть пьяные улыбки и блестящие глаза…
Сожаление Санты, что сбежала из Веритаса, не попрощавшись с Томой даже.
Это было глупо. Они ведь толком не поссорились с Данилой, разберутся… Во всяком случае, хотелось в это верить.
Вообще хотелось верить в лучшее.
Что с мамой всё хорошо будет. Что женятся. Как женятся.
Что не зациклятся на страхе. Что не получат повторения.
Что выгребутся. Дружно.
Но, если смотреть правде в глаза, понятно: она сейчас на качелях. У Данилы в руках спички. И он тоже на пределе — чиркает.
Не писал и не звонил…
Впрочем, она ведь тоже не звонила…
— Да вы что… Какие люди…
Удивленное обращение на свой счет Санта не восприняла ровно до того момента, как не увидела, что на ее столик ложится мужская рука, опускается другой стакан.
Ухоженные ногти. Красивые пальцы. Темная жидкость и большой кусок подтаевшего льда.
Она их не узнает, а вот подняв взгляд и уловив взгляд с усмешкой — хмурится.
— А я думал, обознался…
Слова игнорирует. Ведет себя даже немного по-детски. Отворачивается от подошедшего, смотрит в стену, облицованную декоративным кирпичом, поднимает бокал, отпивает…
— Ты таким образом хочешь показать, что присесть не пригласишь? — и пусть Максим в очередной раз доказывает, что действительно неплохо читает людей, но озвученное Сантино желание не исполняет.
Дожидается, когда его «наградят» тяжелым взглядом, улыбается притворно дружелюбно…
Змей-искуситель. Это абсолютно точно он.
И если дать слабину — снова будет долбить по болевым. А сейчас Санте нельзя. У неё вся душа — одна сплошная болевая.
— Идите, куда шли.
Санта произносит спокойно, в своих словах не сомневается. А Максим явно хочет, чтобы замешкала. Потому что не уходит, конечно же. Улыбается шире. Ставит на столик уже свой стакан…
— А я к тебе шел… Веришь?
От того, как говорит и как смотрит — гадко до приторности. И от того, какой идиоткой, очевидно, считает…
Поэтому ответом ему снова служит взгляд. Санта хочет верить, что достаточно красноречивый.
Но, к сожалению, мужчина не уходит и не скисает.
А значит нужно ей…
Санта поднимает руку, ловит взглядом официанта, ему улыбается искренне приветливо, получает в ответ кивок: мол, увидел, скоро подойду…
Делает это всё, чувствуя, что незваный гость Максим наблюдает с интересом.
— Как это он тебя саму-то отпустил, красавица? В прошлый раз хотя бы под присмотром Али, а теперь…
После чего задает вопрос, которым добивается своего. Получает адресное внимание. Получает легкую растерянность.
