Ломоносова?
— Нет. Он урод. Но у него мой сын. За возможность видеть его я бы убила, — шепчет она, захлебываясь кровью. — Харитон. Я не могла иначе. Не могла... Поверь мне.
— Юра! Где скорая?
Вдали слышатся сирены, но они едут так медленно, а губы Ники синеют так быстро.
— Почему ты не сказала? Почему ты ничего не сказал, дура?! Юра бы помог. Он бы помог, верно? — чувствую себя маленьким мальчиком, который просит поддержки, но просто не понимаю, как можно было скрывать такое. Такое…
— Никто помочь не может, Харитоша. Даже Юра. Никто. Что бы он ни сделал, какие бы преступления ни совершал, он останется безнаказанным, понимаешь? Ему можно все. И сына он сделает таким же ублюдком. Я не хотела, чтобы у тебя появилось слабое место, как у меня. Ты был таким сильным, когда был одинок. А теперь… Ты будешь таким же, как я. Таким же, как Ева. Будешь всегда бояться.
Скорая подъезжает, отгоняет меня от Ники, аккуратно погружая ее на носилки.
— Просто посмотри на него, ладно? Просто скажи, что мама всегда его любила. Всегда будет любить.
— Все, не болтай. Береги силы.
Я автоматически хочу шагнуть в скорую вместе с сестрой, но оглядываюсь на Еву. Мешкаю. Она кивает с легкой улыбкой.
— Иди. Она должна выжить. Несмотря ни на что.
— Юра, отвези их в отель, пожалуйста.
— Не вопрос. Езжай.
Я сажусь рядом с Никой и беру ее за руку, пока врачи пытаются спасти ей жизнь. Но она так стремительно утекает из ее тела, бледнеет с каждой секундой все сильнее.
— Если бы ты мне все рассказала.
— Я хотела защитить тех, кого люблю. Своих мальчиков. Как думаешь, я увижу родителей? Помнишь, как в тот день.
— Осенью?
— Да, тогда листья падали. Было так красиво. Я хочу туда, Харитон.
— Мы еще покидаем листья. Обязательно.
— Не торопись. Теперь у тебя есть те, кого нужно защищать. У тебя наконец появилась семья. Мы всегда мечтали о семье. Я люблю тебя, братик. Вспоминай меня иногда…
— Ника. Ника! Ника!
— Систолическое падает. Остановка сердца. Отойдите, — отодвигают меня и пытаются восстановить ритм сердца, но сколько бы они ни бились за ее жизнь, она сама не хочет.
Ника лежит совершенно неподвижно, а я сажусь рядом и прикрываю лицо ладонями, чувствуя, как боль разрывает грудь. Она бесила меня, я мог ее ненавидеть. Но я никогда не желал ей смерти. Никогда.
— Я тоже люблю тебя, сестренка.
В отель я вернулся только поздно вечером, когда решил все вопросы насчет перевозки тела в Россию, а потом еще два часа отвечал на вопросы местных органов власти. Свидетелей было достаточно, чтобы понять: мы защищались.
Отель пуст. Тишина буквально поглощает меня, заставляя замереть и осознать, что Ева снова ушла. Я не смог защитить их снова. Не смог доказать, что достоин своей семьи. И снова остался один.
Внезапно я слышу, как что-то кипит, и захожу на кухню. Сначала даже думаю, что мне привиделось, но это Ева. С распущенными волосами она стоит и помешивала что-то в кастрюле.
— Ева…
— Пытаюсь сделать паштет. Лео сегодня весь день меня учил. Отвлекал.
Она откладывает ложку и поворачивается ко мне, радуя глаз уставшим видом и фартуком.
— Будешь ест?
— Я был уверен, что ты ушла. Что забрала Данилу и ушла.
— Даже мысли такой не возникло.
— Я не смог защитить вас.
— Наверное, потому, что ты должен это делать не один. Я так привыкла все делать сама, что совершенно забыла, что нужно порой полагаться на других. Даже не на тех, от кого не ожидаешь помощи.
— Не ожидаешь…
— Мне очень жаль Веронику. Я даже представить не могу, что ты сейчас чувствуешь, — приближается она и прижимается всем телом, а я обнимаю ее, желая ощутить, что она настоящая. Моя. Теперь навсегда.
— Она была моей младшей сестрой. Я был обязан ее спасти, должен был понять. У меня есть племянник. И он у этого урода. В голове не укладывается. Где Данил?
— Спит. Он ждал тебя до последнего.
— Я зайду к нему? Потом поем.
— Хорошо. Буду ждать тебя здесь, — целует она меня и отпускает. А меня гложет проблема.
— Ева.
— Да?
— Что делать с мальчиком?
— Не знаю, Харитон. Правда. Но мы обязательно подумаем, ладно?
Я киваю и поднимаюсь к Данилу. Сажусь на кровать, глядя, как он спит, сжавшись в комок.
— Пап?
— Я думал, ты спишь.
— Сплю. Ты теперь никуда не уйдешь?
— Никуда.
— И мы будем жить вместе?
— Вместе, Данил. Никак иначе, — целую его в лоб и чуть прикрываю одеялом. — Спи. Завтра нам будет о чем поговорить.
Он кивает, и я выхожу из двери, прижавшись к ней затылком. В голове все еще кавардак. И, пожалуй, только Юра сможет помочь разобраться.
Я прохожу на балкон, где стоят столики. Там и застаю Юру. Он курит, выпуская клубы дыма.
— Ты знаешь этого Ломоносова?
— Да, мы ведем общий бизнес.
— Что?! — Мне хочется убить Юру, и я подлетаю к нему, беру за лацканы летнего пиджака, на котором все еще капли крови. — Как ты можешь? Кто он такой?!
— Сын такого же ублюдка, какими были наши отцы. Только его отец один из самых влиятельных людей в стране, вот и бережет своего уродца. Ему действительно все сходит с рук.
— И как ты можешь с ним сотрудничать?
— Потому что только так я могу внедриться в его сеть и разрушить ее изнутри. И ты мне поможешь.
— Нет. Даже не думай. Я больше не буду рисковать.
— Жить в России ты больше не сможешь, а вот в Англии будешь в безопасности. И станешь помогать мне спасать детей. Таких же детей, как наши сыновья. Как сын твоей сестры. Именно так я сотрудничаю с Ломоносовым. Делаю вид, что тоже продаю детей за границу со всей страны.
— А на самом деле их спасаешь?
— Верно.
— Ты рискуешь своей семьей. Каждый день.
— Пока я делаю вид, что сотрудничаю с Ломоносовым, моя семья в безопасности. Однажды я найду способ его убрать. Но не сейчас.
— Ты был у него?
— Был.
— Видел мальчишку?
— Видел. Он в
