с тех пор, как я не видела Шереметьева, и боль все еще была такой же острой, как в тот день, когда я ушла от него. Я выжила, но не жила.
Я еле дышала.
А он так и не пришел, хотя обещал не оставлять меня.
Папа забарабанил по столу дорогой ручкой, удерживая комнату в напряжении.
Потом замер.
— Им это слияние нужно так же, как и нам. Даже больше. Странно, что они оттягивают важную встречу. Не хочу сюрпризов.
— Я хочу, чтобы ты знала, — вдруг наклонилась ко мне мама, — мы ценим то, что ты делаешь для нас, Катенька.
— Мы любим тебя, Катя, — добавил отец и мягко улыбнулся.
За столом появилось еще несколько ободряющих улыбок. Но мое сердце забилось от невыносимой боли. Ничто не изменит того факта, что я обречена ими. По любви или нет, но это они подписали меня на брак.
— Где они? — наш главный юрист взглянул на часы.
— Ожидание чертовски утомляет, — не сдержалась я.
— Скоро все кончится, — произнесла мать. — Твой жених…
Дверь открылась, и поток костюмов ворвался в комнату. Юристы, должностные лица корпораций, за ними родители Тимура. Мои будущие родственники.
Но его самого в зале не было.
Приветствия разнеслись по комнате, и я начала исчезать, отстраняясь, отступая внутрь себя.
Я не хотела быть здесь.
Все было слишком реально. Слишком уж окончательно.
— Спасибо, что пришли сюда, извините за ожидание… Мы просто ждем кое-кого…
В холле послышались шаги, привлекшие мое внимание к двери. Все в комнате повернулись на звук шагов. Наверное сейчас появится Тимур. Сюрприз!
Но когда этот мужчина вошел внутрь, я потеряла дар речи.
Четкий черный костюм, белая рубашка, черный галстук — Шереметьев был одет, как и все в зале заседаний. Но я знала его тело под этой тканью, каждый волос, каждое родимое пятно, каждый изгиб мускулов.
Я знала удовольствие от этих рук, гладкость и густоту темных волос, падающих на мой живот, когда эти губы — идеальные точеные губы — ласкали меня между ног.
Я встала потерянная, ошеломленная и не доверяющая своим глазам.
Смотрела на его лицо, знакомую походку, но с таким же успехом он мог быть моей галлюцинацией.
Мой мозг не мог обработать образ Шереметьева Игоря Александровича в костюме в зале заседаний, стоящего среди моей семьи.
Зачем он здесь? Почему никто в комнате не удивился, увидев его?
Может это все же Тимур, а я брежу? Схожу с ума?
Его взгляд метнулся ко мне, задержавшись достаточно долго, чтобы растерзать мое сердце, прежде чем Шереметьев поприветствовал всех остальных.
Я повернулась, отчаянно ища поддержки у мамы.
Что происходит? Я безмолвно спрашивала ее. Помогите мне понять!
Но вперед вышел отец Тимура и громко заявил:
— Представляю вам нового владельца нашего холдинга, Шереметьева Игоря Александровича.
Я рухнула обратно в кресло, потрясенно глядя на Шереметьева. Комната закружилась. Я ухватилась за край стола, чтобы удержать равновесие.
Он купил компанию? Как? Когда? Что это значило для меня?
Юристы вытащили бумаги из портфелей, разговаривая на своем языке по поводу поправок и новых договоренностей. Мама с папой сидели такие же потрясенные, как и я.
Я не могла думать. Я не могла перестать смотреть на мужчину, который держал мое сердце в кулаке.
Его уверенное поведение не оставляло сомнения, что это временный фарс и скоро все раскроется. Он пожал руку моему отцу, и они обменялись парой слов как добрые приятели или крепкие партнеры по бизнесу.
Затем он встал во главе стола и выглядел так, словно рожден управлять этим миром. Все замолчали, уделяя ему все свое внимание.
У меня перехватило дыхание. Слезы потекли из глаз, как я ни пыталась их остановить.
Кто-то предложил мне платочек.
Шереметьев за две секунды оказался рядом и сам взял салфетку. Потом развернул мой стул и опустился на корточки передо мной. Я замерла, зная, что за нами наблюдает вся моя семья.
Медленно и нежно он положил большие пальцы на мои щеки и одним движением стер слезы. Его прикосновение током пробежало по моему телу, и мы оба затаили дыхание, пожирая друг друга глазами.
— Ты действительно здесь? — прошептала я.
— Я обещал тебе, — пробормотал он, — что останусь с тобой. Я пообещал, что смогу защитить тебя. Прости, что в тот день не защитил. Но я готовился выкупить тебя окончательно и только себе.
Я плакала сквозь смех.
— Ты согласна стать моей женой? — он убрал руки с моего лица, чтобы взять ручку, не отрывая глаз от меня, обращаясь к комнате. — Без твоего согласия новый договор подписать не получится.
— А как же слияние?
— Оно будет, только если ты согласишься стать моей, — он встал и повернул мой стул к столу.
Я посмотрела на маму и поймала заинтересованный взгляд. А вот папа смотрел на меня как на равную, до этого я была всего лишь разменная монета.
— Брак — ключевое условие слияния, Катя, — Шереметьев положил контракт передо мной и открыл его на последней странице.
Две подписи отсутствовали. Моя и его.
Я посмотрела на него.
Я доверяла ему безоговорочно. Теперь Шереметьев станет частью семейного бизнеса Снежиных. Или Снежины станут частью бизнеса Шереметьева.
Он удалил Тимура из уравнения.
Передо мной лежал договор о слиянии и браке между Шереметьевым Игорем Александровичем и моей семьей.
Но мне достаточно было взглянуть в напряженное лицо Шереметьева, чтобы понять, что он пришел не из-за денег.
Он здесь ради любви.
Я встретился взглядом с Шереметьевым. Когда же мое сердце перестанет скакать при виде его?
— Ты все еще ректор?
— Я отдал свою должность Алексу месяц назад. Но мы с тобой оба знаем, что я уволился задолго до этого.
Меня охватил трепет, и я оглядела зал, отмечая выражение лиц окружающих.
Я повернулся, впитывая магнетическое сияние его глаз. Он смотрел на меня так тревожно… Неужели думает, что я виню его в чем-то?
Шереметьев хотел увидеть мое выражение лица, когда я узнаю о новом контракте. Он хотел убедиться, что я одобряю его. Что я люблю его.
— Ты просишь меня выйти замуж? Просишь?
— Нет, Снежина, — он протянул ручку. — Я приказываю тебе выйти за меня замуж.
Я взяла ручку.
Слова расплывались сквозь слезы, пока я подписывала.
Он расписался за
