— Они все еще у тебя?
— Что?
— Твои бабочки. Те, что у тебя на стенах. Они все еще у тебя?
Ее лицо меняется. Внезапно она выглядит тоскливой, почти потерянной. Как будто только что поняла, что потеряла что-то важное.
— Не банки с гусеницами. Доски с изображением засунуты в картонные коробки на верхней полке маминого шкафа.
— Мне всегда нравилась бабочка Морфо, с ее переливчатыми, сапфировыми крыльями.
Она смотрит вниз на свои сапоги.
— Мне тоже.
— Пока, Жасмин.
Ее губы слегка дрожат.
— Пока, Сидни.
Я поворачиваюсь и иду в кабинет химии, оставляя ее стоять одну в пустом коридоре.
Глава 42
Придя домой, неожиданно вижу, что тетя Элли тащит на кухню свой потертый кожаный чемодан. На ней пальто и перчатки.
— Что происходит?
— Мне жаль, Сидни. Мне правда жаль. — Она смотрит на меня, а потом отводит взгляд. — Это слишком. Я думала… неважно, что я думала. Слишком поздно. Его уже не спасти. Он закончит так же, как его отец. Я просто не могу стоять и смотреть, как это происходит.
— Подожди. Что случилось? — Но еще до того, как она заговорила, я поняла. Это написано на ее лице. Она думала, что прилетит, как рыцарь в сияющих доспехах. Считала, что спасет нас, как спасают щенков в приюте для животных. Но мы не мягкие, очаровательные щенки. Мы изранены. Поэтому местами мы твердые, острые, как осколки стекла. Стоит к нам приблизиться, стоит только осмелиться, и получишь порез. У тебя пойдет кровь. Она не хочет проливать свою кровь.
— Мне жаль.
— Ты уезжаешь. — Свет в моей груди гаснет, как пламя свечи.
— Я возвращаюсь домой. Я вызвала такси. Дождусь на улице. Прости. Просто прости. — Она проходит мимо меня и выбегает за дверь, звеня браслетами на запястьях, а фиолетовый шарф развевается за ее спиной.
Я поворачиваюсь и смотрю на мальчиков, которые прячутся на кухне за столом. Как будто они могут спрятаться от меня.
— Что случилось?
— Фрэнки плюнул в нее.
— Что?!
Я жду, что Фрэнки будет отнекиваться, но он этого не делает.
— Она снова начала говорить что-то о папе. Я так разозлился, что ничего не смог с собой поделать. — Футболка «Люди Икс», которую он носит, придает Фрэнки более молодой, хрупкий вид. В глазах испуг. Он вцепился пальцами в спинку кухонного стула. — Прости меня. Я облажался.
Аарон всхлипывает:
— Они снова нас заберут?
Я борюсь с паникой, поднимающейся в горле как кислота. Что теперь? Что мы будем делать? Тетя Элли слишком похожа на свою сестру. Где она пропадала все эти годы, когда мы в ней нуждались? Где-то далеко. Мы впустили ее. Мы ей доверились. А теперь она просто сбегает, бросает нас, как и все, кто приходил до нее. У меня на языке разливается горечь. Пульс стучит в ушах.
Лицо Фрэнки белое, как лист бумаги.
— Они снова отправят нас в это место.
Аарон смотрит на меня с мольбой.
— Не дай им нас забрать.
— Пожалуйста, Сидни. Я больше не буду плохо себя вести. Пожалуйста. — Голос Фрэнки полон ужаса, его глаза огромны и испуганы. Жесткая оболочка исчезла. Фрэнки — просто напуганный ребенок. И он нуждается во мне.
Кто защищал их все эти годы? Хранил их в безопасности? Держал нас вместе? Я. Это всегда зависело от меня. И сейчас они смотрят на меня, отчаянно надеясь, что я их спасу. Я должна их спасти.
— Этого не случится. Нет, если конечно я смогу все исправить.
Я поворачиваюсь на пятках и выхожу на улицу. Холод пронизывает меня насквозь, но я его почти не чувствую. Слабый свет на крыльце отбрасывает на небо изрезанные тени. В воздухе кружатся крупные снежинки. Тетя Элли сгорбилась на нижней ступеньке крыльца, ее чемодан стоит на земле рядом с ней, в руках телефон. Я торопливо спускаюсь по ступенькам и поворачиваюсь к ней лицом.
— Ты не уедешь.
— Я не могу это сделать. Мне очень жаль.
Я дрожу, стуча ногами. Кажется, что мои легкие, как воздушные шарики, вот-вот лопнут от огромного, сокрушительного давления.
— Здесь больше никого нет. Ты уйдешь, и эти мальчики там пропадут. Они пропадут. Ты понимаешь? Больше никого нет. Ты пришла сюда и дала мне обещание. Ты обещала.
Складки на ее коже резко выделяются в тусклом свете крыльца. Ее глаза — колодцы, в которые я не могу проникнуть.
— Я пыталась.
— Пытаться недостаточно!
— Сидни, мне очень жаль. — Она поправляет левую серьгу — старинное оловянное сердечко со свисающей фиолетовой жемчужиной. Ее взгляд устремлен в небо. Но там только снег и темнота, нет легких ответов или решений, которые можно получить от звезд. Не здесь. Не для нас. — Что бы ты ни думала — как бы это ни выглядело для тебя — мне не все равно. Надеюсь, ты это знаешь.
Снег тает на моих носках. Ноги замерзают. Белый пар вырывается изо рта при каждом вдохе.
— Все так говорят, но не подразумевают ничего подобного. Потому что, когда настоящее дерьмо случается, их нигде не найти.
Пара фар проносится по трассе и заезжает на нашу подъездную дорожку. Снег разбрасывает ореолы света. Тетя Элли встает. Она берется за ручку своего чемодана и направляется к такси.
Мои ресницы покрываются коркой инея. Я дрожу так сильно, что мне трудно говорить внятно.
— Мама сдалась, — бросаю я ей в спину. — Она сдавалась каждый чертов день. Когда было трудно, она просто сдавалась.
Тетя Элли останавливается.
— Я… У меня нет выбора.
Водитель опускает окно.
— Дамочка, вы едете или нет? На улице минус двадцать градусов.
— Вот тут ты ошибаешься. У нас всегда есть выбор.
— Я не знаю, как это сделать.
— Фрэнки не без острых углов, я знаю. — Мои слова перескакивают друг через друга, спотыкаясь о мой язык. Я не могу произнести их достаточно быстро. — Он сломлен. Мы все изранены, но можем исцелиться.
— Ты нам нужна. — Мои легкие сгорают от нехватки воздуха. Я буквально сделаю все, чтобы она осталась здесь, чтобы мальчики не пропали. — Пожалуйста.
Наконец, она поворачивается обратно.
— Ты не понимаешь. Я всегда убегала. Я сбежала от трех мужей. Сбежала бы и от четвертого, если бы его не убили. Я думала, что могу быть другой. Думала, что это шанс исправить… — Она остановилась, покачала головой. — Я сбегаю. Так было всегда.
— Больше нет. Ты оставила всю свою жизнь, чтобы приехать сюда и быть с нами. Это не пустяк. Это очень важно. Для меня, для моих братьев там. Это значит все.
— Знаю, — говорит она тихим голосом. — Я знаю.
Водитель сигналит.
— Без тебя нам никак. — Мое сердце бьется о ребра. Все вокруг трещит — мой череп, скелет, органы, грудная клетка сжимает сама на себя. — Есть вещи, которые я должна тебе сказать. То, что ты должна знать. Почему я… почему я не могу видеться с мамой.
Она смотрит на меня сквозь падающий снег.
— Теперь я готова. Но мне нужна помощь. Я не могу сделать это в одиночку. Ты мне нужна.
— Нужна?
— Да, — говорю я без колебаний. — Знаю, что не всегда веду показываю тебе это, но да. Ты — семья.
По ее лицу проносятся тени, воюющие эмоции, которые я в основном узнаю: сожаление, страх, стыд. Затем другие, горе, переплетенное с чем-то еще, во что я пока не решаюсь поверить.
— Нам придется поговорить, — медленно произносит она.
— Да. Мы должны поговорить. Я знаю это. Я готова.
— Хорошо.
— Хорошо? — повторяю я. «Пожалуйста, пожалуйста», — молюсь я тому, кто там наверху.
— Ты можешь быть очень убедительна, знаешь ли?
Я едва осмеливаюсь дышать.
— Так мне говорили. Наверное, это из-за моего милого и дружелюбного поведения.
Она фыркает. Один уголок ее рта подергивается.
— А еще я отморозила себе задницу.
— Язык, мисси.
Я шумно вздыхаю.
— Пожалуйста, вернемся в дом.
Наконец, она кивает.
— Мы установим основные правила. И все будут ходить на терапию. Даже я.
Облегчение волной проходит через меня. Все мое тело слабеет от него.
