Переглянувшись, мы с Антоном налили себе остатки коньяка, чокнулись и выпили.
— Вообще, — язык у меня малость заплетался, — Инна имеет полное право говорить тебе любые гадости, Антон, а ты должен почтительно слушать.
— Правда? — заинтересовался он.
— Ты бросил женщину в ресторане! Ужасно, ужасно. Не поступай так больше.
— Никогда.
Инна покосилась на нас с отвращением.
— У меня от вас изжога, — неделикатно сказала она.
— И правда, пора спать, — не стала спорить я.
О том, чем грозит Антону эта дурацкая встреча, я задумалась только на следующий день.
Вряд ли Инна помчится к Алеше, теряя тапки, с докладом. Кажется, Антон для нее остался уже в прошлом, что неудивительно. Она была яркой и умной женщиной, с чего бы ей долго сохнуть по тому, кто так бесцеремонно с ней расстался.
Но город у нас был маленьким, слово здесь, слово там, готов скандал.
Уже почти наступил полдень, но мы с Антоном все еще никак не могли до конца проснуться. Хорошо было бы встать, принять душ и отправиться на поиски какой-нибудь милой кофейни для завтрака, но двигаться не хотелось категорически.
Здесь, в этом дешевом номере, на кровати, которую скоро займет кто-то другой, было удивительно хорошо. Утро смыло ночные безумства, и мир казался чистым, новорожденным.
— Ты можешь делать все, что хочешь, — сказала я, перебирая его короткие жесткие волосы. — Говорить с Алешей или не говорить с Алешей. Все равно. Поступай, как тебе будет лучше.
— А тебе?
— Мне хорошо, когда тебе хорошо.
Он запрокинул голову, чтобы посмотреть на меня. По-утреннему небритый, все еще затуманенный ото сна.
— Ты убиваешь меня, — шепнул еле-еле, — как будто стреляешь в упор.
Ну здрасти.
Следующие несколько дней мы виделись так часто, что у меня почти не было времени сесть и как следует подумать об Антоне. Но я все равно постоянно думала о нем, копаясь в огороде или принимая клиентов, или даже занимаясь любовью.
Я так мало понимала его — а хотелось понимать больше и лучше. Человек-головоломка, который поразил своей двойственностью с первого взгляда, постепенно складывался в общую картину, как паззлы. Как оказалось, его фальшивая плюшевость не была откровенным притворством, Антон действительно умел быть плюшевым — с племянниками, например. Или со мной. Но была в нем и стальная воля, а главное — полная и абсолютная ответственность за собственные решения. Он не спешил делиться своими переживаниями и метаниями, замыкал их внутри себя, не позволив мне заглянуть за эту ширму целую весну нашего адюльтера.
Замкнутый, отстраненный, он предпочитал сторониться людей, помогал брату и его женам, но делал это так холодно и небрежно, что не вызывал никакой ответной благодарности. Да она и не была ему, по сути, нужна. Он отдавал долги даже не Алеше, а самому себе. Любил ли он брата? Безусловно, но одновременно и тяготился хлопотным и большим семейством.
Помню, тогда я часто задавалась вопросом: что сложнее — молчать о своих желаниях или кричать о них во весь голос?
Алеша позвонил примерно через четыре дня, самым несчастным голосом сообщив, что из-за меня не может жить в собственной квартире, а вынужден скитаться по чужим углам.
— Как это? — не поняла я.
Первая клиентка должна была прийти через полчаса, в ожидании я поливала грядки, шланг так и норовил вывернуться, чтобы намочить меня, а не землю.
— Повсюду твои вещи, — объяснил Алеша и душераздирающе вздохнул, — это заставляет меня все время вспоминать тебя. Так грустно.
— Хорошо, я как-нибудь заеду и все заберу, — пообещала я.
— А можешь сегодня?
Наверняка ему просто хотелось, чтобы кто-то прибрался в квартире и приготовил еду. Тот, кто просит развода первым, навсегда остается злодеем, поэтому я была согласна и приехать, и даже убраться, если понадобится.
— Сегодня так сегодня, — отозвалась я покорно. — Ближе к вечеру, ладно? У меня последняя запись на четыре.
— До вечера я потерплю как-нибудь, — загробным голосом простенал Алеша.
И мне снова стало его пронзительно жалко, бедняжку.
Как ни странно, в квартире было чисто и пахло свежими булочками.
Ого! Алеша успел завести себе новую женщину, которая приняла на себя заботу о нем, или привлек к волонтерству кого-то проверенного?
— Тоха прислал какую-то тетку, — небрежно сообщил Алеша, красиво лежа на диване. — Бегала тут с тряпками, путалась под ногами…
Ой, кажется я увлеклась, проводя пальцами по всем поверхностям. Сама себе напомнила сварливую свекровь, которая приперлась к невестке с проверкой.
Торопливо спрятав руки в карманах платья, я спросила виновато:
— Как ты?
— Отвратительно, — Алеша даже не смотрел на меня. Он, конечно, придуривался, но была в нем и непривычная напряженность, которая прорывалась даже сквозь актерский драматизм.
— Но ты же собирался на море…
По моим прикидкам, чтобы собрать все свои вещи, мне должно было хватить одной спортивной сумки. Печальный итог короткого брака.
В крохотной спальне был только один шкаф, а в нем — несколько моих платьев, два свитера, одни джинсы и кое-какое белье. Крем для рук на прикроватном столике.
— На море! — Алеша повысил голос, чтобы его хорошо было слышно из зала. — С Лизой! Ты мне скажи — какой в этом смысл?
Возможно, я подсознательно всегда стремилась занять в этой квартире как можно меньше места?
— Мы будем выяснять, кто прав, кто виноват, вот чем мы будем заниматься на море!
Я прошла мимо него в ванную. Халат. Косметичка.
— Ну тебя же никто не заставляет лететь, — пробормотала, задумчиво вертя в руках флакон духов. Осталось совсем чуть-чуть на донышке. Выбросить? Забрать?
— Я бы с куда большим удовольствием полетел с тобой, — Алешин голос прозвучал так близко, что я торопливо вскинула взгляд и увидела его отражение в зеркале. Он стоял в дверях.
Никогда у меня не было приступов клаустрофобии, а тут случился.
Ванная комната, вернее, совмещенный санузел, был таким крохотным! Я будто оказалась здесь запертой.
Откуда эта внезапная паника?
— Алеша, — проговорила я как можно спокойнее. — Ну какое еще море, мы с тобой разводимся.
— Из-за Тохи, да? — тихо спросил он. — И давно ты с ним спишь?
У вас когда-нибудь случались приступы удушья? Это когда воздуха не хватает, а в глазах стремительно темнеет.
Флакон со звоном упал в раковину, когда я уцепилась за ее края обеими руками.
— Что? — хрипло повторила я, изо всех сил стараясь удержать себя на ногах.
Я тянула время, конечно. Потому что мысли испуганными мышами прыснули в разные стороны.
Это Антон должен был (ну или не должен, кто его знает) обсуждать такое с братом!
Это их отношения, для меня этот брак давно закончился!
Я могла выйти из этой квартиры и никогда больше не видеть Алешу! А вот Антону с ним как-то придется налаживать отношения.
— Не валяй дурака, — так же тихо сказал Алеша, и я запоздало сообразила: да он в бешенстве. Да он едва-едва сохраняет остатки самообладания, или — что куда более вероятно — делает вид, что сохраняет. Он же артист! Он же умеет!
Добродушные люди, которые терпеть не могут ссор, страшны в ярости. Им срывает крышу стремительно и напрочь.
Я собиралась никогда не признаваться. Стоять напрочь. Отрицать до абсурда.
Но прямо сейчас я молчала, глядя в побелевшие, полные боли и злости, глаза Алеши в зеркальном отражении.
Какой ответ будет хуже для Антона? А какой лучше? Почему у меня нет времени для подумать, посоветоваться, раскинуть карты? Почему так страшно? Почему я понятия не имею, что делать? Почему я должна принимать решения не только за себя, но и за Антона? Почему нет кнопки «сохраниться»?
— Так когда это началось? — повторил свой вопрос Алеша и шагнул вперед, окончательно напугав меня.
