В это время к Дине подошел Юхан и протянул ей руку. Он широко улыбался.
— Вот это возвращение! — сказал он и обнял ее.
— И не говори! Добро пожаловать, Юхан! Видишь, что у нас творится!
— Это господин Жуковский. Мы познакомились на пароходе, — представил незнакомца Юхан.
Незнакомец опять протянул Дине руку, словно забыл, что уже здоровался с нею. На этот раз он улыбался.
Нет, Варавва не кузнец.
К вечеру ветер утих. Люди сидели в домах. Но «Принц Густав» все еще стоял на якоре. Он задержался на несколько часов.
На случай нового пожара была выставлена стража. Так было надежнее. Дождя больше не ждали. В сенокос он ни к чему.
Андрее и Нильс хотели на другой же день ехать в Страндстедет, чтобы запастись лесом для ремонта и нанять рабочих. Крышу следовало починить не откладывая.
Ленсман и Дагни прибыли, когда пожар уже потушили. Ленсман добродушно бранил Дину за то, что ни усадьба, ни лавка с пакгаузами не были застрахованы. Дина спокойно обещала в будущем подумать о страховке. Ссориться из-за этого в присутствии пробста и богослова они не стали.
Матушка Карен семенила вокруг как наседка. И дивное дело, но суставы и ноги у нее почти не болели.
Олине одна орудовала на кухне — все служанки носили воду. Зато у нее прибавилось времени.
А обходиться без посторонней помощи она привыкла.
Зажаренный целиком теленок получился великолепно, хотя Олине и металась как угорелая между кухней и большой старой печью в поварне. Это была настоящая шахта с современными железными дверцами. Там и жарился молочный теленок.
Его принесли из поварни в лохани, под проливным дождем, еще до того, как они услышали гудок «Принца Густава».
А когда начался пожар, только хромая матушка Карен имела время, чтобы помочь Олине отнести его обратно в поварню.
Они сообразили, что праздничный обед на время откладывается.
Олине натерла теленка жиром и прикрыла как могла вощеной бумагой, чтобы он не пересох. Огонь был несильный.
Соус Олине могла приготовить в последнюю минуту. Прежде ей следовало обрести душевный покой. Тот, у кого сердце скачет галопом, никогда не приготовит соус без комков.
Перед тем как жарить теленка, Олине отбила отдельно каждое ребрышко и перевязала бока вокруг почек. Почки были ее гордостью. Они нарезались отдельно самым острым ножом и подавались как деликатес.
Толченые ягоды можжевельника наполняли ароматом всю кухню. Вообще-то можжевельник предназначался для дичи. Но теленок Олине был больше нежели просто жареная телятина. К нему полагался и можжевельник, и другие чудодейственные приправы.
Желе из красной смородины и морошка уже стояли в столовой в хрустальных вазах на ножках, накрытые салфетками. Чернослив настаивался на плите. Дрожащими руками Олине вынимала из него косточки, бегая от стола к окну и обратно.
Молодая картошка была мелковата. Служанки выскребли и вымыли ее еще накануне вечером. Всю ночь она стояла в погребе, залитая холодной водой. Ее собирались варить в четырех больших котлах в последнюю очередь.
Ведра из-под картошки девушки давно забрали на пожар. Второпях они вывалили картошку в большую квашню.
Теперь, когда опасность миновала, Олине начала причитать над квашней. Квашня была священна. В ней можно было ставить только тесто. Как бы не наслали на них бесовскую закваску или чего похуже в наказание за небрежное обращение с сосудом, предназначенным для теста.
— Прости нас, Господи, это ж все-таки пожар! — расстроено вздыхала она, роняя картофелины в котлы, где им предстояло вариться.
Когда пожар был потушен и все так или иначе приветствовали Юхана, люди разошлись, чтобы привести себя в порядок перед праздником.
У некоторых работников было всего по одной рубашке. И они не сразу скинули их, бросившись спасать хлеб от огня. Что могли, они теперь отряхнули, но чище рубашки не стали. Грязь можно было стряхнуть, а сажа красовалась как почетные знаки отличия.
Олине наводила последнюю красоту на свои произведения кулинарного искусства и одновременно распоряжалась, чтобы накрыли столы для матросов и пассажиров, помогавших тушить пожар.
Матушка Карен решила, что капитан, штурман, механик и попутчик Юхана будут есть за одним столом с хозяевами. Всех остальных она распределила по рангу в доме для работников. Там на козлы были положены столешницы, которые накрыли белоснежными простынями и украсили полевыми цветами.
Олине вспотела, но пребывала в отличном расположении духа. Ее руки мелькали над кастрюлями и котлами с завидной ловкостью и быстротой.
Настроение в доме для работников заметно поднялось еще до того, как подали угощение, потому что на столах появился ром. Команда расщедрилась и доставила на берег и законный груз, и тот, которым гостей угощали потихоньку.
Никто и не вспоминал о том, что пароходу уже давно следовало идти дальше на север.
Мужчины помогали накрывать столы, будто ничего другого никогда в жизни не делали.
По распоряжению матушки Карен ни вино, ни другие крепкие напитки в доме для работников не подавались. Но похоже, рома там было в изобилии. Его наливали словно из кувшина сарептской вдовы: сколько ни лили, а конца ему не было.
Правда, на благословенный пароход не раз посылались гонцы. Да и в окрестные усадьбы тоже мчались гонцы в черных от сажи куртках и рубахах.
Настроение все поднималось. Веселые истории подхватывали за столом как жезл эстафеты. И рассказчиков награждали громовыми раскатами хохота.
Пробсту, сожалевшему, что его жена больна и потому не смогла приехать в Рейнснес, было отведено место в торце стола.
Дагни щеголяла в модном бархатном платье, несмотря на летнюю жару. Платье только что прибыло из Бергена.
Дина несколько раз бросила взгляд на брошь, приколотую к воротнику платья. Это была брошь Ертрюд.
Матушка Карен сидела на другом конце стола, между ней и Диной сидел Юхан.
На пароходе плыла графская чета из Швеции, они путешествовали по северу Норвегии. Их доставили с парохода прямо к обеду, хотя они и не принимали участия в тушении пожара. Граф сидел по другую сторону от матушки Карен. Когда пришли офицеры и гости с парохода, присутствовавших за столом немного пересадили, и чужеземец Жуковский оказался напротив Дины.
Под большой люстрой сверкали серебро и хрусталь.
Наступили августовские сумерки. Ромашки, колокольчики, листья плюща и рябины пестрели на белой скатерти. Благоухание и вкусная еда настроили людей на приветливый, почти дружеский лад. Многие были незнакомы друг с другом, но их сблизили угощение и пожар.
Лицо матушки Карен покрылось сетью мелких морщинок. Она улыбалась и поддерживала беседу. Рейнснес стал таким, каким был в прежние времена. Когда здесь собиралось настоящее общество. Накрывался праздничный стол, пахло жареной телятиной и дичью. Матушка Карен испытывала глубочайшее удовлетворение от того, что все было как прежде. Она научила Стине всему, что требовалось знать хозяйке Рейнснеса, и теперь радовалась этому. Дина была не из тех женщин, которые способны постичь науку домоводства. А Рейнснес нуждался в хозяйке, умевшей не только музицировать и курить сигары. В тот вечер матушка Карен убедилась, что Стине оправдала ее надежды.
