Все, что от него требуется, Парамонов уже – в инициативном порядке – сделал: написал письмо о признании отцовства, написал завещание, в котором все оставлял Ольге и ребенку, при условии сохранения тети-Пашиного статус-кво.
Нет, Олег вовсе не собирался умирать.
Он даже «Сайгу» отдал обратно в магазин, на продажу: просто так от ружья не избавишься, в мусоропровод не выбросишь.
Однако к нотариусу сходил, чувствуя, что отвечает теперь не только за свою, но и еще за две дорогих ему жизни.
Даже мимолетная мысль о смерти напрягла.
А тут еще, очень некстати, заболело в правом подреберье.
Парамонов незаметно потыкал себя под ребро. Вроде боль не усиливалась. Но – опять же, вроде – там прощупывалось что-то непонятное.
Он потыкал с левой стороны – не понял разницы.
Заметив быстрый взгляд Ольги, убрал руки.
– Красиво-то как, а? – сказала Ольга, мельком оглядев окрестности. Снежная равнина впечатляла своими размерами.
– Да уж, здоровенная страна, – согласился Парамонов. – Странное дело, правда? Ничего, по сути, по сторонам нет, а ехать не скучно.
– А что у тебя со стихами? – спросила Ольга, обгоняя совсем уже медленно тащившийся грузовичок. – Что-то ты мне давно ничего не читал.
– Ну, ты ж отказалась выйти за меня замуж, – ухмыльнулся Олег. – Вот я и обиделся.
– Обиделся – и не пишешь? – уточнила Будина. – Или обиделся – и не читаешь?
– Есть новые, – сказал Парамонов.
– Давай, – приказала подруга.
– Только они не все веселые, – предупредил Олег.
– Удивил, – улыбнулась женщина. – А я-то думала, что ты комик.
– Неудачное определение. Комики – поголовно депрессивные личности.
– Давай уже, читай.
– Даю, – сказал Парамонов, доставая бумажку из кармана пиджака: он вообще не умел читать стихи на память.
По камням, не по лугу
Ходят кони по кругу.
Ходят, воду качают,
Головами качая.
День за днем, год за годом.
Но однажды под вечер
Сердобольный проезжий
Заплатил за них деньги
И пустил их на волю.
По широкому полю,
По цветущему лугу
Ходят кони по кругу.
По траве, как по камням.
Олег читал без аффектации и «завывов», как часто практикуют поэты. Но на Будину стихи в его исполнении все равно действовали намного сильнее, чем когда она их читала с листа.
Нет, они ей и на бумаге нравились: к Олежкиному дню рождения Будина даже подарочек приготовила – собственноручно сверстанный и проиллюстрированный сборник его стихов.
Но в безыскусном воспроизведении автора они все равно действовали иначе.
Говорить об этом сейчас Ольга не стала.
Однажды сказала – так автор ответил, что, значит, стихи не очень. Хорошие стихи – и на бумаге хорошие.
– А я б с удовольствием ходила кругами, – сказала Будина, объезжая изрядную рытвину – дорога уже разительно отличалась от подмосковной. – Мне сейчас все нравится: дом – работа – любимый. Ходила бы и ходила.
– Значит, стихотворение воспринято с оптимистической точки зрения, – усмехнулся поэт.
– Ну, из того, что я раньше читала, это точно не самое печальное, – улыбнулась она. – Давай дальше.
– Осенний цикл, – сказал Парамонов.
– Слушаю, – отозвалась Ольга.
Раз – это радостный бег собаки.
Два – молитва
велосипедному колесу.
Три – очевидно – вареные раки,
Которых я в котелке несу.
Далее будет дуб из сказки,
Пес мой,
облаивающий лису.
Здесь же – дыра на моей рубашке,
Которую нечем зашить в лесу.
Это – в-четвертых было. Что в-пятых —
Пока не знаю. Смотрю. И вот —
В-пятых – обсыпали пень опята.
В-пятых – паук в пустоте плывет.
Сижу на теплой еще землице.
Вдыхаю сладкий осенний дух.
Шестая в списке – большая птица.
Неспешно чистит свой серый пух.
Ветер в болоте крутит осоку.
Зеленые волны —
во все края.
В небе неярком усталое солнце —
Словно спокойная грусть моя.
– Мне нравится, – снова отозвалась Ольга. – И грусть – гораздо лучше, чем тоска.
– Гораздо, – согласился Парамонов.
– Еще есть? Ты ж сказал цикл.
– Есть.
– Ну так читай.
– Еще одно осеннее.
Все ближе осень.
Все дальше – юность.
На стрелах просек
Грибы проснулись.
Позолотились
Лесные стены.
Дожди пролились
Тоской осенней.
Жара упала,
Как лист в болото.
Спит лес устало
Под звон осота.
В глухих распадках
Не слышно трелей.
И пахнет сладкой
Предзимней прелью…
Средь сонных сосен
Слегка взгрустнулось.
Все ближе осень.
Все дальше – юность.
– А ты знаешь, меня все устраивает в моем возрасте, – вдруг сказала Будина. – И я не хотела бы разом помолодеть.
– Нестандартный подход для женщины, – усомнился почти супруг. – Непонятный.
– А по-моему, совершенно понятный. Щелкнет некий гном пальцами – или волосок выдернет, или палочкой волшебной взмахнет – и мне опять тебя десять лет дожидаться. Нет уж, спасибо. Давай дальше читай.
– Даю.
А море бархатным вдруг стало.
Решив загладить негой жуть,
Убрало вспененную муть.
Валы на плоскость раскатало.
Как сытый лев, к исходу дня
Улегся шторм, ворча негромко.
Сиротски плавают обломки.
Еще в неведенье родня.
Еще все бредят кораблем.
Еще все верят в провиденье.
Ни спасжилетом, ни рублем —
Ничем не вымолить спасенья.
Рыданье в каменных губах.
Весь день в воде. Немеют скулы.
И коль побрезгуют акулы —
К утру возьмет бездонный страх.
…Штиль будет долог и прозрачен.
Но в малых рябинах воды
Угадываться будут знаки
Былой и будущей беды.
– Написано хорошо, – задумчиво сказала Будина. – Воздействует. Я, конечно, не литературовед, но действительно воздействует. Хотя первые – светлее. После них легко. Еще что-нибудь написал?
– Написал. Но это я Марку Вениаминовичу подарю. Лично.
