принимать её предложение? – подтруниваю над надувшейся Катериной. – Мне она понравилась, тебе нет?
– У неё на башке гнездо, – в голосе холеры клокочет лава, – и вся морда лица в веснушках.
– Это даже мило, – мурлычу вкрадчиво. Катерина резко останавливается, оборачивается ко мне – в глазах её я вижу жажду крови. Кажется, все-таки перегнул.
– Господи, ну что ты, дурочка! – её шокирую, да и сам удивляюсь обострившейся мягкости. – Я плохо тебя целовал, что ты начинаешь меня ревновать так дико?
– Плохо! – рычит Катерина и подписывает свой приговор этим своим опрометчивым заявлением. В игру “трахни рот языком” я могу играть вечность, если только целую вот этот сладкий медово-вишневый рот. А уж если зажать её у моей машины, чтобы поменьше было пространства для “порываться”…
Целую до конца воздуха в её легких, до того мамента, как сам почувствую её ослабшее от недостатка дыхания тело, до того, как вдоволь наслажусь музыкой её возбужденного писка.
Отрываюсь – любуюсь одуревшим её лицом, всей ей, разомлевшей под натиском моих рук и губ.
Увижу Капустину – скажу спасибо. Так мастерски решила мои проблемы с холерой – почти как профессиональная сваха.
– Ну что? Успокоилась?
– Не знаю, – Катерина все еще пытается дуться, – все равно вы…
– Ты, – тоном “ну сколько можно уже ошибаться в одном и том же месте” замечаю я.
– Вы – свинья, профессор! – чеканит нахалка, нагло задирая подбородок.
Ох…
Драконит ведь меня.
Сам понимаю, что нельзя вестись, но как же хочется… Просто сделать вид, что я не понимаю ни черта, что я ни разу не взрослый и не разумный. А просто… Злой. Жаждущий возмездия. В одной единственной форме, в которой мне может воздать эта прекрасная гадюка.
Наверное, боги трех пантеонов, не меньше, собирали мой самоконтроль по крупицам. Меньшим даром небес я бы не спасся. И этого-то только-только хватило, чтобы прижаться губами к девичьему виску, сбежать по волосам к уху.
– Мы должны хотя бы к вечеру добраться до моих друзей, – шепчу тихо вполголоса, – так что давай сделаем вид, что бесить друг друга – не наш с тобой любимый вид спорта.
– А что мне за это будет? – холера нахально сверкает на меня красивыми своими глазами. Бог ты мой, она еще и торгуется.
– Член тебе будет, – уже теряя терпение припечатываю я, – большой, стоячий, на всю ночь вместо сна. Мой и только мой. Ни на чьи другие не рассчитывай даже.
Думал – увижу на лице её смущение. Или снова выбешу. Дождусь очередных закатанных глаз.
Но на губах холеры расцветает удовлетворенная улыбка.
– Договорились, – она весело скалится и юркой змеей вырывается из моей хватки. Мнда, оказывается, не так уж крепко я её и держал.
И еще раз мнда – уже в машине понимаю, что к губам намертво прилипла довольная и слегка пошловатая улыбочка. Мне нравится, как моя вишневая холера себя ведет сейчас. Я на это готов любоваться очень долго. Можно даже вечность.
Когда я приостанавливаюсь у загородного дома Вознесенского и принимаюсь сигналить со всей дури, холера высовывается из окна и таращится на его дом огромными глазами.
Хотя, кто её знает, может, просто оценила дорогую “фазенду”?
Ответ я получаю практически сразу, когда холера возвращает свою растрепанную ветром голову обратно в машину и начинает возиться с ремнем.
– Кажется, мне придется менять запланированную тему диплома, – ворчит она недовольно, – потому что в ближайшее время я точно ничего лучше на тему скандинавского стиля на современный лад не придумаю. А если буду пытаться – слижу. Нечаянно.
– Льстишь, холера? – хмыкаю не без удовлетворения, пока ворота медленно отъезжают в сторону.
– А это… Ваш? – Катерина хлопает глазами, вытаращившись на меня.
– Жаль тебя разочаровывать. Дом моего друга. Но строил его я, – ответ выходит насмешливым, пока мы осторожно въезжаем во внутренний двор. Вопреки ранней весне тут уже пытается зеленеть мужественная газонная трава.
Глаза и губы моей холеры складываются в одно восхищенное: “О-о-о”.
– И вам хватает времени? Тут и в универе…
– Когда начинается стройка – с трудом. Но я справляюсь, – улыбаюсь и сам нажимаю кнопочку на замке её ремня безопасности. Высвободившаяся Катерина тут же дергает ручку двери.
– Подожди…
Увы, я запоздало припоминаю, чем чреваты внезапные визиты незнакомцев в этот дом. Вот только поздно. Катерина бежит вперед паровоза и вылезает на улицу, явно чтобы поизучать плод дел моих поближе. Все что мне остается – торопливо путаться в собственном ремне и выскакивать из машины самому.
Увы – я опаздываю. И когда я уже опускаю одну ногу на ровный укатанный асфальт гостевой парковки – сначала слышу короткий напуганный взвизг, потом что-то вроде “плюх”…
– Упырь! – рявкает через весь двор еще не замеченный мной Вознесенский, вряд ли разглядевший опрокинутую на землю Катерину, но скорей заметивший, как резко сорвался его придурошный пес. Тоже впрочем тщетно.
Когда я наконец обхожу машину, чтобы сгрести за ошейник великое зло – моя Катерина уже успевает “пострадать” от этих восьмидесяти килограммов пятнистого слюнявого восторга.
– Упырь, ты совсем попутал? – спрашиваю у любимого кобеля Вознесенского, оттягивая его от сидящей на еще таком осеннем газоне Катерины, – Это моя девочка! Я её облизываю. Всем остальным я за это отрываю языки. Тебе в знак старой дружбы хвост могу оторвать. Ты как, согласен?
Холера, едва поднявшаяся с земли и только-только попытавшаяся очистить пятно грязи с пятой точки, преисполняется лютой кровожадности за мои откровенные намеки.
Нет, блин, на пилоне она крутиться голышом не стесняется, а мне и невинной фантазии вслух проговорить нельзя?
Упырь, впрочем, похабных шуток прекрасный ценитель, и разглядев меня, с удовольствием присваивает мне статус новой цели для облизывания.
Ох, черт!
– Я отомщена, – ехидно хихикает холера, разумно не приближаясь ко мне и к гребаной псине.
– Зато у меня штаны чистые, – отплевываясь от бесконечной далматинской любви я ищу взглядом свое спасение и нахожу.
– Снежок… – простираю к вышедшей на веранду дома богине умоляющую ладонь, и богиня решает смилостивиться над непутевыми гостями.
– Упырь, домой.
У Снежинки удивительно тихий голос, но удивительный дар – ей покоряются абсолютно все кобели, что его слышат. Включая хозяина дома, разумеется. Но сейчас речь не о нем, а о далматинце, который, только заслышав голос хозяйки, виновато прижимает уши к пустой своей башке и торопливой трусцой старательно, пусть и запоздало, отыгрывая благородного лорда трусит в сторону веранды.
– Богиня, спасибо, – выдыхаю и оглядываю пальто, сильно пострадавшее от чьих-то нечистых лап, – я принесу тебе в жертву барана, не меньше.
– Лучше познакомь меня с нашей гостьей, Юл, – мягко улыбается Снежок, впуская псину
