проводил в «полях».
Заказчик в этот раз попался сложный, вернее, задание у него было сложное. Нужно было тайно следить за девушкой, то есть дочкой этого самого клиента. Вроде как ей угрожала опасность, но за три недели Дима не обнаружил ничего. Максимальная опасность, какая могла угрожать этой девчонке, так это измена ее жениха. В остальном довольно спокойно.
Иногда Димка уставал следить за ней и просил заменить себя мужиков, сам же возвращался в это мрачное помещение, которое называл офисом. Садился в кожаное кресло, скреплял руки на животе, вскинув голову к потолку. Он мечтал скорее закончить с заказом, больно скучное было занятие. Пришлось даже Новый год встретить не за столом, хотя Дима и не планировал ехать домой. Он предполагал, что Рита уедет к своему Ромео, а может, они засядут в их квартире.
Витю Димка не любил. И тут дело было не в какой-то мужской неприязни. Поведение Шестакова для Димы было непонятным, а поступки его казались больно глупыми, детскими. Ну как можно поверить, что кто-то вроде Риты, переспит с кучей парней? Такая дикость! Марго и сама, конечно, виновата, повелась на угрозы золотых деток. Но все же Витю Дима винил больше, считая, что тот, вероятно, никогда и не любил Маргариту.
Когда в тот день Димка увидел Романову в слезах, сердце у него сжалось. Вспомнил себя в детстве и не смог пройти мимо. И каждый день он ощущал за собой ответственность за жизнь Риты. Почему, правда, сам не понимал. Пожалуй, она была ему кем-то вроде родственной души, сестры, которой никогда не было. А со временем Димка так привык к Рите, к ее голосу, шуткам, вкусной еде, улыбке. Она стала неотъемлемой частью его жизни. Настоящей семьей. И пусть Дима не одобрял выбор Марго относительно Вити, но до тех пор, пока она была счастлива, все хорошо. А если Шестаков не дай бог обидит Риту, тогда Димка ему сам устроит. Так он решил и старался придерживаться своего решения.
Похрустев шеей, Дима выпрямился и потянулся к кружке с кофе, которая стояла на дорогом дубовом столе. Этот стол подарил один из клиентов в качестве благодарности. На самом деле Димка ненавидел богатых, особенно когда видел с каким высокомерием они смотрят на обычных людей, словно видят мусор под ногами. А уж как сорят деньгами в то время, когда на улице бабушки просят на хлеб, совсем бесился.
«Мир такой несправедливый», – частенько заводился Дима. Однако продолжал работать исключительно с набитыми кошельками. Он видел в этом определенное равенство на весах. И так оправдывал свое противоречивое отношение к богатым людям.
Взяв кружку с остывшим кофе, он случайно задел локтем белый конверт. Тот с шорохом грохнулся на пол, перевернувшись лицевой стороной. Всего четыре цифры. Так обозначался обычно номер заказчика. Димка почему-то запомнил эти цифры, только что в них было такого?!
Он взял в руки конверт, провел большим пальцем по основанию, задумчиво разглядывая плотную бумагу. В их сфере было не принято заглядывать внутрь, если отказываешься от заказа. А Дима отказался сразу, он подобные вещи на дух не переносил. И пусть его деятельность была полностью нелегальной, и за плечами маячили не самые лучше дела, но, по крайней мере, он не опускался до того, чтобы вредить людям.
Заказчик, худощавый высокий мужчина с крючковатым носом и впалыми глазами, пришел в последние дни декабря с просьбой именно такого характера. Он предложил крупную сумму денег. Настолько, что Димка даже немного растерялся. Бывали вещи и посложнее, но предлагали меньше, а тут вроде ничего сложного: навредить какой-то девушке. Метод, сказал клиент, не имеет значения: либо кислотой плеснуть ей в глаза, чтобы навсегда ослепла, либо сбить машиной, либо в подворотне пырнуть ножом. Главное нанести такой вред, чтобы девушка осталась калекой, и чтобы походило это больше на случайность: оказалась не в то время, не в том месте.
Парни из команды Димы тогда долго уговаривали его согласиться. За такие деньги грех было вспоминать о совести, да и не после всего, что пережили сами. Однако Димка был непреклонен.
– Не нужны мне такие деньги, – категорично заявил он и попросил больше никогда не поднимать тему с этим клиентом.
Время шло, Дима даже успел забыть о конверте и фотографии жертвы, которая хранилась внутри. Он привык соблюдать правила, за что обзавелся хорошей репутацией. Но сейчас, увидев снова злополучный конверт, отчего-то грудь охватило паническим страхом. Что это было за чувство такое и откуда взялось, Дима не понял. Он сделал глоток кофе, встал, походил по маленькой темной комнатке. Однако глаз то и дело цеплялся за конверт.
“Кто же она”, – крутилась навязчивая мысль в голове.
Все это, конечно, было неправильно с точки зрения профессиональной этики. И, возможно, не возникни в груди тревога, Димка бы никогда не полез смотреть. Он и с совестью-то только так договорился, иначе не получалось бы. Но когда конверт был вскрыт, Дима выронил его рук, ощущая, как стал задыхаться.
Там внутри… была фотография Риты.
Первые минут пять был шок. Острый. Склизкий. Леденящий. Казалось, мышцы свело от спазма. И только когда легкие начали гореть, Димка понял, что он не дышал, до того эмоции его захлестнули.
Нужно было что-то делать, куда-то бежать, кому-то звонить. Но элементарно ни номера заказчика, ни настоящего имени его не было известно. Они ведь отказались от заказа. Оставалось только гадать, кому могла перейти дорогу Маргарита. С другой стороны – и это сейчас не имело особого значения.
Вытащив телефон, Дима дрожащими пальцами нашел номер Марго и принялся звонить. Он слишком часто глотал скопившуюся слюну, но ком, образовавшийся в горле, не испарялся. Теперь почему-то и стены стали давить, и приглушенный свет напрягал. Даже запах сырости, который до этого не смущал, сейчас показался до невыносимости тошнотворным.
«Абонент временно недоступен», – сообщил женский голос в трубке.
– Проклятье! – крикнул Димка, раздражаясь, что за все новогодние праздники ни разу не связался с Марго и вообще держал вторую симку отключенной. Думал, она там счастлива со своим Шестаковым, гуляет, смеется, готовит ему вкусные ужины. А вдруг! Нет, это, конечно, невозможно, но… что если с Ритой уже приключилась беда? Что если она в больнице? Что если нуждается в нем, в Димке, а он здесь?!
От одной мысли, что Маргарита может лежать на скрипучей койке, накрытая белой простыней, и из ее рук торчат иголки, ему сделалось дурно. Он стал набирать снова и снова, однако получал однотипный
