– Ты должна сделать выбор, любимая. Все как следует обдумать и взвесить. Когда ты будешь гнить в Напе до конца дней, то пожалеешь о том, что упустила такую возможность... Или когда он опять тебя изнасилует и заставит забеременеть...
При одной мысли об этом Камилла вздрогнула всем телом.
– Подумай хорошенько! Ведь я никогда не потребую этого.
Она знала, что рано или поздно Иеремия именно так и поступит. Он захочет сына. Но она не имела права расстаться с ним только из-за этого, ведь она была его женой... Камилла выпила шампанского и опять заплакала. Тибо обнял ее, и вскоре она отдалась ему.
В тот вечер, вернувшись домой, Камилла поднялась в детскую и долго смотрела, как играет ее дочь. Сабрине исполнился год, она знала несколько слов, начала ходить, однако Камилла не принимала участия в воспитании собственного ребенка, предпочтя отказаться от него. Ей хотелось закрыть лицо руками и заплакать. Она действительно не знала, как быть.
Позже, когда Иеремия напомнил, что до их отъезда остается пять дней, она подумала, что вот-вот сойдет с ума. На следующий день Камилла вновь пришла в номер Тибо, и на этот раз он сам принял за нее окончательное решение. Он приколол ей на платье большую бриллиантовую брошь, сказав, что это фамильная драгоценность, и объявил их помолвленными, а потом несколько раз овладел ею. На этот раз Камилла вернулась домой совершенно измученной. Она знала, что, как бы добр ни был Иеремия, она не сможет поехать с ним в Напу, не сможет родить ему новое дитя и даже не сможет посвятить себя тому ребенку, который у них уже был. Это ей не дано. Она уедет с Тибо в Париж и станет графиней. Наверное, в этом и состоит смысл ее жизни.
Иеремия слушал жену с отвращением. Когда Камилла наконец умолкла, он проследовал в комнату Сабрины и на цыпочках прошел мимо няни к спящему ребенку. У него не укладывалось в голове, что мать может бросить собственное дитя. Это причиняло ему еще большую боль, чем мысль о разлуке с женой. Его муки нельзя было описать словами. Он вспомнил о том, как жалобно кричала Камилла, рожая их ребенка, и сам готов был кричать от нестерпимой боли. Иеремия подумал о Джоне Харте, несколько лет назад потерявшем жену и детей. Терстон только сейчас понял, что вынес тогда Джон. Ему еще не приходилось испытывать таких страданий, и он неожиданно спросил себя, не ощущала ли Мэри-Эллен то же самое в день, когда они расстались. Возможно, это было возмездием за его прошлые грехи. Он молча плакал, уронив голову на руки, а потом вышел из комнаты, где спала его дочь, и вернулся в свою одинокую спальню.
Сборы заняли у Камиллы два дня. Дом Терстона словно накрыли саваном, и по городу поползли слухи. Иеремия не сказал никому ни слова, но утром накануне ее ухода он схватил жену обеими руками и притянул к себе. По его лицу бежали слезы.
– Ты не можешь так поступить, Камилла. Ты просто глупышка. Скоро ты опомнишься и поймешь, что наделала. Можешь не думать обо мне, но подумай о Сабрине... Ты не имеешь права ее бросить. Ты будешь жалеть об этом всю жизнь. И ради кого ты это делаешь? Ради какого-то дурака с замком? Это все твое... – Он указал на дом, но Камилла покачала головой и тоже заплакала.
– Я не создана для того, чтобы здесь жить... чтобы быть твоей женой.. – Она задыхалась от рыданий. – Я недостаточно хороша для тебя.
Иеремия впервые услышал от Камиллы подобные слова и крепко обнял ее.
– Ты ошибаешься... Я люблю тебя... Не уходи... О Господи, пожалуйста, не уходи...
Но в ответ Камилла только замотала головой и бросилась прочь из дома. Стоя на лестнице и глядя ей вслед, Иеремия успел заметить, как в саду несколько раз промелькнули платье из белого и синего шелка и черные развевающиеся волосы. В тот же вечер за вещами Камиллы приехал кучер. В шкатулке с драгоценностями Иеремия нашел короткую записку: «Для Сабрины... Когда-нибудь...» Другую, с одним-единственным словом «Adieu»[5], он нашел в туалетной комнате. Оставляя драгоценности, Камилла не подозревала, какой гнев это вызовет у Тибо.
В тот вечер Иеремии казалось, что он умирает. Он ходил из комнаты в комнату, не в силах поверить, что Камилла уехала. Это было безумием. Она еще одумается, вернется, отправит телеграмму из Нью-Йорка. Он отсрочил отъезд в Напу на три недели, надеясь на ее возвращение, однако его ожидания оказались напрасными. Камилла не приехала и не подала о себе никакой весточки. Иеремии больше не довелось увидеть жену, разве только во сне... Потом он отправил письмо отцу Камиллы, пытаясь объяснить ему то, чего и сам не понимал. Ответ не заставил себя ждать. Орвиль Бошан называл дочь испорченной девчонкой, сообщал, что она умерла для всех ее близких и что сам Иеремия должен теперь относиться к ней так же. Это показалось Терстону жестоким, но что еще ему оставалось? Камилла ни разу не написала, с тех пор как она словно в воду канула, связав судьбу с авантюристом, который увез ее во Францию.
Отец Камиллы не испытывал к ней ни капли сочувствия, несмотря на то что сам был отчасти виноват в том, что она сделала. Он пробудил в ней чрезмерные желания, приучил уделять много внимания материальной стороне жизни. Он заморочил ей голову мечтами о князьях и герцогах. Однако стоило ему встретиться с Иеремией, как он сразу увидел в нем порядочного человека, способного стать хорошим мужем для его дочери, и не ошибся в своем выборе. Камилла зашла слишком далеко, и отец не сумел простить ей этого. Получив от нее письмо, Орвиль ответил, что считает дочь умершей и что ей не достанется наследства ни от него, ни от матери, которая чувствует себя слишком слабой, чтобы писать ей. Из всех близких Камилла могла рассчитывать только на Хьюберта, однако он, эгоистичный по натуре, мало интересовался жизнью сестры.
А в Калифорнии Иеремия сообщил всем, что его жена умерла от гриппа во время недавней эпидемии. У Камиллы хватило здравого смысла не предавать свой побег огласке. Похоже, об их отъезде не узнал никто. Тибо дю Пре оставил в гостинице «Палас» неоплаченный счет на внушительную сумму, поэтому он стремился сохранить в тайне свое местонахождение и не сказал никому, что увозит с собой Камиллу Терстон. Они просто уехали, ни с кем не попрощавшись, и Иеремия целую неделю говорил знакомым, что его жена тяжело больна. Потом на рукоятке дверного молотка появилась черная креповая лента, и знакомые пришли в ужас. В газете напечатали маленький некролог, дом вскоре закрыли, как будто запечатав его навек, а Иеремия перебрался в Напу. Там тоже никто не усомнился в том, что Камилла умерла от гриппа. Иеремия объяснил, что ее тело отвезли в Атланту, чтобы похоронить в семейном склепе. В Сент-Элене состоялась скромная заупокойная служба, на которой присутствовало очень мало людей. Здесь Камиллу почти никто не знал, а у тех, кому довелось с ней познакомиться, остались о ней далеко не лестные воспоминания. Иеремия ощутил теплое чувство, увидев среди пришедших Джона Харта. Он не забыл, как Иеремия приехал к нему в тот день, когда умерли его жена и дети. Джон так и не женился с тех пор и все еще боялся возвращаться по вечерам в свой опустевший дом на холме. Но он с горьким сочувствием пожал Иеремии руку.
