Даша не двигается. Почти не дышит. А я пытаюсь переварить, все что сказал ей. Все, что сказала она. Надо успокоиться и темнота лучшее решение. В темноте леса мы впервые трахнулись. В темноте раздевалки я впервые ощутил ее пухлые губы. Рот. Член. Нет ни одного места, где бы она ощущалась чужой. Она не чужая. Но ведь и я не чужой.
Но она не верит мне. Не верит, что я бы лучше сдох, чем отдал кому-то нас.
Нас…
Но разговаривать бесполезно, и я делаю то, что нужно было сделать изначально.
Она в не адеквате. Еще немного и там же буду я. Так что поворачиваю ключ в замке и хватаю ее руку.
Она шипит:
— Не смей меня трогать…
— Сейчас тебе придется просто мне помочь.
— А член тебе не пососать? – орет она и я уже дергаюсь от заполняющего мозг раздражения. Но сдерживаюсь. Еще пока сдержан. Но руку сжимаю сильнее, приседаю и рывком забрасываю Дашу на плечо.
Но понимаю, что висеть мешком она не будет. Сейчас я враг номер один и борьба будет вестись на смерть.
Но чтобы так… В спину ногти, рвут футболку, пока несу ее в темноте. Ощущаю жжение, стекающую кровь на коже. Блять…
Пока ее, и крики пациентов оглушают, продолжаю упорно двигаться вперед. Идти туда, куда ведет голос Кирилла, сидящего за стенами этого освенсена. Как я ему завидую. Опять.
«Право. До конца по коридору. Снова право»
В какой-то момент, пару раз столкнувшись с бегущими людьми, мы, с задыхающейся от сопротивления Дашей, оказываемся в прохладном помещении. Её крики обиваются от стен и забивают мне в мозг гвозди раздражения. Но я только стискиваю челюсть, стараюсь не обращать внимание на жжение, что стекает на задницу и задаю вопрос вслух.
— Куда?
«Еще один пролет» — шепчет голос в ухе, и я, не отпуская брыкающуюся Дашу, начинаю щупать стену и спускаться по лестнице.
Это пиздец. Когда одно из пяти чувств отсутствует, остальные напряжены максимально. Особенно слух и осязание. И я уже насчитал шесть ступенек, как вдруг Даша зацепилась за перилла и силой заставила меня остановиться.
Пришлось снять ее с плеча и начинать размыкать пальцы, но она только отнекивается, по ушным перепонкам бьет.
— Никуда. Никуда не пойду1
Ее лица почти не видно, лишь силуэт, но я, разглядываЮ, как безумием блестят глаза.
Пытаюсь не сорваться. Орать нельзя. Пытаюсь не сорваться и не дать по башке, чтобы в себя пришла. Пытаюсь не сорваться и не доказать, что как бы она меня ненавидела и презирала, все равно любит.
— Даш, нам немного…
— Вот и иди, а мне здесь хорошо!
— Да, что здесь хорошего! – повышаю голос. – Здесь любой нормальный станет психом.
— А я не нормальная! Только больная сука будет течь по тому, кого от нее тошнит. Да ведь, Марк. Противно тебе было играть свою роль. Трахать жирную корову!
— Хватит! Я не играл! Я не играл! – сажусь перед ней, хватаю за плечо и тут же получаю новую пощечину. Еще одну. Сильнее. Почти ожог. Но хорошо. Одна рука свободна.
Осталась еще одна.
– Я не играл, я хотел тебя.
Второй удар не долетает, и я хватаю обе руки и хочу закинуть ее на плечо, но она дает мне коленом в пах.
Ох ты ж су-ука…
— Больно?! Больно тебе? Я бы хотела тебе сделать еще больнее. Я бы хотела, чтобы ты сдох! Зачем ты пришел сюда?! Что тебе нужно?!
— Ты должна выйти. Здесь ты сойдешь с ума.
— Ты опоздал. Уже сошла, — она кидается вниз, к окну. Я прыжком за ней. Выдыхаю от боли в спине, висках, тяну ее с подоконника и толкаю к стене.
Даже не думаю смягчать удар затылком.
— Хватит! Хватит! – ору, уже не могу говорить спокойно, сердце рвется, грудь стягивает. А я как будто с парашютом. – Хватит, малыш… Булочка. Любимая.
Глава 87.
Она только вроде замерев начинает биться в руках сильнее.
— Не смей! Не смей говорить этими фразами! Ты притворялся, ты всегда притворялся, а я поверила! Тебе поверила!
— Потому что я не лгал! Даша!
— Ты ублюдок. Выставил все что нас связывало грязью. Ты выставил меня шлюхой!
— Я не выставлял! – ору я хватаю ее лицо ладонями, коленом давлю на ноги, чтобы не дергалась. — Я не хотел, чтобы это кто-то видел. Это же только наше. Даша. Это только мое и твое. Ведь ты любишь меня! Ты всегда меня любила. Ты принимаешь меня таким как есть, — выдыхаю в губы, слизываю со своих металлический вкус.
Но она не понимает. Она не здесь. Ногти в тыльную сторону ладони втыкает и кровь на коже.
– Уйдем со мной. Уйдем, если любишь. Нам нельзя здесь оставаться, — и пусть вижу плохо и пусть вокруг нас стоны и вопли боли.
Хочу дернуть в сторону выхода, но она внезапно поднимает руку и сдирает с уха мой наушник.
Больная?
— Дура! – кидаюсь за ним, но в темноте ничего не видно!
Шарю по полу, судорожно вспоминая последние слова Кирилла о направлении.
А сзади ее смех. Истеричный. Болезненный.
— Неприятно оставаться в темноте?! Одному. Без поддержки. Без любви! Без моей любви! – кричит она последнее слово. Я подпрыгиваю к ней и хватаю за горло.
Даша же единственный ориентир в этом безумии. Кислород, которым я дышу. Как она смеет своим отравленными словами отбирать воздух. Убивать меня. Как она смеет лишать меня себя?
Собственные эмоции душат, и я хочу, чтобы она поняла, что и я сейчас испытываю.
— Как мы теперь отсюда выберемся? — спрашиваю, сохраняя последние остатки самообладания. Но она опять все рушит.
— Мне плевать. Я планировала здесь и умереть. У меня была любовь, но ты отнял ее.
Вырвал из сердца. Растоптал своим крутыми белыми найками.
— Ты любишь меня, — другой рукой глажу по голове. Может в окно? Второй этаж. Сломанная нога лучше пребывания здесь. – Ты любишь меня, несмотря ни на что.
— Нет, — издевательски и внутри все застывает. Как будто снежный ком с горы. Все больше. Больше.
— Что значит не любишь?! – Не люблю Марк. Не люблю. Теперь мне плевать на тебя. И с тобой я никуда не пойду.
— Любишь… — еле слышно. Что это за слова. Что это за пиздешь! Это не моя Даша говорит! Это не она! Верни мне сука, мою Дашу!
— Не люблю. Больше нет…
— Любишь, я сказал! — сдавливаю шею сильнее, теряясь в темноте собственного сознания. Но ей все равно. Слышу издевательский смех и заслонки эмоций срывает. Их так много, что я захлебываюсь. Ухожу ко дну. Тону и даже не пытаюсь всплыть. А эта тварь только издевается, душу мне рвет!
— Никто тебя не любит, ты сам говорил. А теперь и я разлюбила. – Заткнись, просто закрой рот. — Какого это Марк? Остаться одному. В темноте. Что такое удар по яйцам с этой болью! Что ты чувствуешь?!
А я не один. Не один, Даш.
Ты у меня есть. Вот такая. Больная. Выводящая на эмоции, от которых тошнит и пульсирует в висках. Дрянь, которая не понимает, когда нужно остановиться. И я не остановлюсь.
— Давай проверим.
— В голову мне залезешь? Ты увидишь там свой поеденный крысами труп! — смеется она и я понимаю, что перед глазами туман только сгущается. Красным цветом наливается. Съедает разум, оставляя лишь одно желание. Доказать, что вранье. Что все это враньё, а моя Даша еще существует. Все еще та Даша. Та, что текла, Даже в обиду. Та, что терпела даже боль, чтобы сделать мне приятно.
Мне не нужна ее голова, там бардак. Зато между ног должна быть стабильность.
— В трусы.
Секунда на осознание и дыхание почти смешивается. Ее лишь становится судорожным. Влажным.
— Нет! – кидается с криком в сторону, но я успеваю схватить пятерней спутанные волосы.
Она кричит. Пациенты кричат. Я кричу. И эта кокофония только усиливает жажду крови. Бросаю Дашу на пол. Наваливаюсь сверху и зажимаю губы ртом. Слизываю кровь. Наслаждаюсь. Руки уже живут своей жизнью. Сжимают, рвут, царапают. И она в ответ дарит мне те же болезненно-необходимые ощущения.
Все что угодно, чтобы заглушить желание задушить ее и убить себя. Чтобы вместе. Навсегда. Без боли. Без мира. Только она и я. В вечности бытия.
