В ночной тишине свистнула электричка, откуда-то с кольцевой послышался вой сирены — то ли милиция, то ли пожарная, то ли скорая спешит на помощь…
«Как все это пережить? — Катя закрыла глаза и откинулась к деревянной спинке. — Хорошо бы прямо сейчас вколоть хитрое снотворное, уснуть и проснуться ровно через год: операцию Марте сделали, никакого Генриха рядом нет, мы вернулись домой. Жаль только, что былых отношений с Вадимом уже не вернуть. Слишком много ошибок, которые не прощаются, не вычеркиваются из памяти… И только я сама во всем виновата… Похолодало, — зябко поежилась она, посмотрела на кухонное окно: света не было. — Догадался, что не хочу разговаривать, и пошел спать? Если это так, то спасибо, папа! Заболеть мне сейчас никак нельзя…»
Катя взбежала на крыльцо, открыла дверь. В доме было тихо и темно. Не включая света, она разулась, на цыпочках пересекла прихожую, стараясь не шуметь, открыла и закрыла за собой дверь комнаты, разделась, заползла под одеяло. Рядом посапывала Марта. Стараясь не коснуться ее холодными руками, она осторожно поправила подушку под ее головкой, проверила уложенное между краем дивана и стеной покрывало. Глаза понемногу привыкли к темноте, различили очертания родного личика.
«Не зря ты отказывалась принимать Генриха, сердцем чувствовала, что ему нельзя верить. Прости, родная, что я уговаривала тебя смириться… Обещаю, что скоро познакомлю тебя с настоящим папой. А если Вадим подумает, что мое признание продиктовано очередной необходимостью денег на операцию? Все складывается не в мою пользу: приехала, призналась, попросила денег. Сложно будет доказать, что это не так. И его поставлю в неловкую ситуацию. Оля сказала, что у него материальные затруднения… Все ясно. Сначала надо проделать хоть какую-то работу над собственными ошибками. Самое простое решение вопроса — продать квартиру. Бедный отец, как же тяжело ему будет принять, что Генрих оказался еще большим подлецом, чем Виталик… Но квартиру я все равно продам», — решила она.
И сразу почувствовала облегчение, вместе с которым пришло хоть какое-то внутреннее спокойствие. Не зря она так рвалась в эту поездку. Как хорошо, что успела узнать правду до того, как совершила очередную ошибку! На сей раз фатальную: и в своей судьбе, и в судьбе дочери…
«Зачем он вмешался и остановил того парня? Подумаешь, собак травил! Да хоть людей, нам какое дело! У нас другая задача, — мысленно возмущалась Валерия по дороге домой. — Яблоко от яблони недалеко падает: весь в своего слабохарактерного папашу! Сентиментальный сопляк! Зря с ним Грэм связался, в этом деле от меня было бы гораздо больше пользы! А если бы нас узнали? Тот же Ладышев с какими-то людьми вышел на улицу, я его сразу рассмотрела. Попадись я ему на глаза — как объяснила бы прогулки рядом с его домом? Не хватало мне новых унижений!» — она едва сдерживалась, чтобы не высказать упреки вслух.
Признаться, Максим и сам себе не мог объяснить, что им двигало, когда помог поймать беглеца. Работа в охранном бизнесе научила его быстро оценивать ситуацию и принимать решение, а потому, как только сообразил, кто бежит навстречу, в голове тут же что-то щелкнуло, и дальнейшее происходило уже на уровне приобретенных профессиональных навыков. Остановить бегущего малолетку не составило труда — по работе, бывало, приходилось догонять и обездвиживать настоящих преступников, а не безоружную гопоту.
Но было еще нечто, толкнувшее к такому шагу: старший сын Обуховых с детства отличался обостренным чувством справедливости и всегда брал под защиту слабого, беззащитного, отчего и прослыл драчуном. В данной ситуации слабыми и беззащитными были собаки, обреченные на мучительную смерть на руках любящих хозяев или в одиночестве в каком-нибудь овраге. Перед злой волей человека они изначально были жертвами. Потому он и остановил их мучителя и убийцу.
И едва не выдал себя: среди преследователей оказался человек Ладышева. Максим узнал его сразу. Именно с ним он боролся за сумку в грязной канаве. Инстинкт самосохранения сработал мгновенно: крепко ухватив Валерию за руку, он рванул в сторону леса. Изучив накануне подробную карту местности, он хорошо представлял, где машина, и днем вышел бы к ней без труда. Но полная темнота внесла коррективы: ноги увязали глубоком мху, спотыкались о пни и коряги, по рукам и лицу стегали высокие заросли малины и крапивы. При этом приходилось периодически помогать женщине рядом: то поднимать с земли, то тащить за собой в гору. О каких-то ориентирах речь в таких условиях не шла. Так что, пока вышли на дорогу, поплутали они изрядно. Помогли свет фар машин, время от времени прорезавший темноту, и звук, доносившийся от железной дороги.
На ходу Максим знаком указал Валерии на пассажирскую дверь, сам сел за руль, домчал по извилистому полотну до железнодорожного переезда, но, выскочив к трассе на Минск, остановился: следовало поменяться местами. Если вдруг остановит ГАИ, притворится спящим.
За оставшееся время пути нужно было сосредоточиться, собраться с мыслями и заново всё проанализировать. О том, что Грэм и сам собирался ехать в Крыжовку, Валерия, похоже, не знала. Как и о том, что ему и ей, увязавшейся следом, выпала роль наблюдателей, которые, если потребуется, должны отвлечь внимание на себя. И ждать сигнала, что делать дальше. Так оно и вышло: задержали беглеца, отвлекли внимание. Но произошло это раньше времени. Форс-мажор: вряд ли Грэм знал, что в поселке идет операция по поимке догхантеров. Весьма сомнительно, что ему удалось бы проникнуть незамеченным в дом Ладышева. Зачем — Максим не знал. Но догадывался.
«Грэм действует не один, у него точно есть помощник. В начале лета, когда он передавал мне блоки, тоже был не один: за рулем сидел человек, знакомить с которым никто не собирался. Из машины он не выходил. Скорее всего, постоянно находился в городе, наблюдал за мной, за Ладышевым, за его заводом… И как мне это не пришло в голову раньше! — недовольно скривился Максим. — А ведь мы с Валерией лишь пешки в чужой, хорошо продуманной игре… О том, что уехали, я ему сообщил. Должен скоро появиться. Покараулю у подъезда: вдруг повезет и Грэм будет не один?»
— Высади меня в арке. Паркуйся и иди домой, — буркнул он Валерии. Заметив ее вопрошающий взгляд, холодно продолжил: — Я скоро.
«Можешь вообще не появляться, глаза бы мои тебя не видели! — едва сдержалась та, чтобы не озвучить ответ. — Успею поговорить с Саецки: надо его убедить, насколько он ошибся, выбрав Максима!»
Но в квартире никого не было. Как не было и обещанного ужина. Раздраженная, Валерия стянула с себя грязную одежду и направилась в душевую…
9
…Катя сидела на скамейке, рядом в песочнице копошилась Марта. Вдруг внимание привлекла женская фигура за забором, очень похожая… Мама?!
Рванув к калитке, Катя выскочила на улицу и тут же столкнулась с женщиной. Но это была не мама…
— …Нина Георгиевна?! Здравствуйте! А что вы здесь делаете?
— Здравствуй, Катенька! Кельвина ищу. Потерялся… Все дворы обошла, к набережной сходила — нигде нет. И Вадик ищет… Ой, да вот же он! — показала она рукой в сад.
Катя оглянулась и не поверила глазам: вместо яблонь, увешанных созревающими плодами, стояли футбольные ворота, мальчик, очень похожий на Зигфрида, бежал за мячом по газону. Вдали виднелась набережная Свислочи.
«Это не Вадим, это наш сосед Зигфрид. Неужели вылечился? Он ведь не мог бегать!..» — захотела сказать она.
Но Нины Георгиевны рядом уже не было. Никого не было. Лишь в конце улицы виднелась фигура женщины, напоминавшей маму, рядом с ней крутилась шустрая собачка, похожая на Кельвина…
«Надо их догнать! С кем бы оставить Марту?» — Катя растерянно посмотрела в сторону песочницы.
Дочери в ней не было. Не успев испугаться, она почувствовала, как кто-то тянет ее за руку…
— Мама, мамочка, я писать хочу…
