то пошло.
— Зимина, блин, ты ничего не хочешь мне сказать?
Яр застывает в шаге от Антона и складывает руки на груди. А мне приходится быстро сориентироваться, чтобы не произошло ничего критичного. Потому что у Антоши тоже характер не подарок, особенно, если его поместить в неприятные для него условия. Он готов рвать и метать.
Обхожу парту и встаю напротив недовольного Бородина. Кладу руки ему на предплечье, и он переводит на меня взгляд. Карие глаза темнее ночи, это сразу выдает его недовольство ситуацией. А также заставляет меня напрячься и подготовиться к атомному взрыву бомбы под названием «Ярослав».
— Яр, пожалуйста, можно мы поговорим?
Он прищуривается и сжимает челюсть.
— Говорите.
Мысленно чертыхаюсь. Я уже поняла, что Яр может быть очень мнительным и упертым, и это не всегда хорошо для тех, кто его окружает.
— Не нужно сейчас нависать надо мной как грозовая туча, Яр. Мы просто поговорим. Мы знакомы сто лет.
— Тебе всего семнадцать, — рычит мой медведь.
— Ты прекрасно понял, о чем я.
— Короче, Зимина, — вторгается в наш диалог голос друга, а я сдерживаюсь, чтобы не треснуть себя ладонью по лбу, — жду тебя в холле.
Закидывает рюкзак на плечо и выходит из класса, оставляя нас с Бородиным наедине.
— Яр, ну пожалуйста, доверься мне.
— Я тебе доверился, а вот ему я не доверяю.
— Да почему? Мы с ним знакомы уйму лет.
— Вот поэтому и не доверяю, — он обхватывает мое лицо теплыми, слегка шершавыми ладонями и утыкается в мой лоб, — потому что он тебя знает кучу времени, а я рядом с тобой всего ничего.
Моргаю. Это что, страх? Он думает, что я его брошу и сбегу к Антону?
И мне в этот момент совсем не смешно.
Пробегаюсь подушечкой пальца по его кольцу. Обхватываю за талию и делаю глубокий вдох.
— Бородин, он просто друг, не больше.
Яр прикрывает глаза. Стараюсь не разозлиться на то, что он сейчас про меня думает всякий бред. С одной стороны, я его могу понять.
Мне бы тоже не понравилось, если бы он начал сейчас разбираться с какой-то подругой. Но и Антон многое для меня значит, он был рядом, когда все остальные отвернулись.
Защищал и оберегал. Он ни разу даже не заикнулся о чем-то большем, чем общение и дружба.
— Я не верю в дружбу между мальчиком и девочкой, Снежинка.
Он болезненно морщится, а у меня сердце разлетается в клочья.
— Значит, ты не доверяешь мне. И моим словам.
— Тебя я люблю, — выдыхает мне в лицо, и я теряю связь с реальностью, перед глазами мутнеет, — и просто не хочу, чтобы сейчас к нам кто-то лез.
— Бородин, я с тобой сейчас. И сердце мое с тобой. Твое кольцо на моем пальце. Но если ты не можешь довериться даже в такой мелочи…
Замолкаю, потому что даже думать о разрыве больно физически. А тем более произносить такое вслух.
— То что, Снежинка?
Смаргиваю слезу, сама не замечаю, когда начала плакать.
Яр хмурится и поспешно стирает капельку с моей щеки.
— То дальше будет только хуже, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты не доверял. И не могу бросить своего друга.
— Но можешь бросить меня, — выдыхает Яр, стискивая мою руку и кладя на грудь. Ощущаю под ладонью быстрые удары сердца. — Можешь просто забить и сейчас пойти к другому пацану.
— Не делай этого, Яр, — мотаю головой.
— Не делать чего?
— Не ломай меня, — шепчу из последних сил и вырываю руку из его захвата.
Он не держит. Просто следит за тем, как я делаю шаги и отдаляюсь от него.
Внутри все взрывается протестом. Внутренний голос орет, что так не надо. Я не хочу уходить. Не хочу рушить все это.
Но я просто обязана сделать что-то, чтобы он понял, что отношения строятся не так, как он хочет сейчас их повернуть.
Я не хочу, чтобы со временем рядом появился деспот, который все мне запрещает.
Стараюсь не зареветь, когда выхожу из класса. На плечи как будто грохается скала весом тысяч сто тонн, и ноги перестают слушаться.
Выравниваю дыхание, напоминая себе, что мне предстоит ещё разговор с Антоном, а он меня слишком хорошо знает, чтобы я сейчас просто соврала и смоталась в комнату.
Преодолеть желание спрятаться от всех с каждым шагом в сторону холла становится все сложнее. Яр своим недоверием словно часть сердца выдрал и швырнул к ногам. И потоптался хорошенько.
Прикусываю губу, и во рту чувствуется солоноватый привкус крови. Сглатываю подступающие к горлу рыдания. Я должна выдержать ещё немного.
Антон стоит, подпирая стену, и вся его напряженная поза говорит о том, что находиться тут ему не в радость. Подхожу к нему со спины и умудряюсь вырубить чувства.
— Ну и о чем ты хотел поговорить?
Антон так резко разворачивается, что чуть ли не сшибает меня локтем, но успевает подхватить, чтобы я не рухнула.
— Блин, — потираю ушибленную руку, — вы что как слоны-то?
Антон прищуривает ярко-голубые глаза и всматривается в мое лицо. Стараюсь нацепить равнодушную маску, и, кажется, у меня получается.
— И почему же ты не сказала, что ты теперь учишься среди мажоров?
Закатываю глаза, мысленно прошу терпения в этом непростом разговоре.
— Ты такой же мажор, как и они, — решаю сбить с него немного ярости, но добиваюсь обратного эффекта.
Антон стискивает зубы и кривит губы в презрительном смешке.
— Ты прекрасно знаешь, что я вообще ни разу не мажор.
— Антон, сюда не попадают мальчики и девочки, у которых родители трудятся простыми рабочими на заводе, и ты это прекрасно понимаешь.
Антон шумно выдыхает.
— Знаешь, я сюда не рвался.
— Знаю, поверь, я тоже, но у нас с тобой явно не было другого выбора.
— Ну да, я уже разговаривал с дядь Димой.
— С Дмитрием Валерьевичем, привыкай. Для меня он теперь тоже не просто папа.
— А что, мажорики не знают? — хмыкает друг.
Не выдерживаю и пихаю его в живот. Притворно охает и хватается за место, куда ему прилетело.
— Полегче, кувалдами машешь. Хотя, знаешь, я тут постоял, а тут вполне себе терпимо, и девочки красивые ходят, — хищный оскал превращает друга
