— Ха! Дервиш приходит в бордель!
— Ничего нехорошего не было! Он не за этим приходил!
Я никому не говорила об этом и понятия не имела, зачем сказала о Шамсе его врагу, однако Шамс действительно появлялся у меня каждую неделю в последние несколько месяцев. Как он умудрялся незаметно проскальзывать внутрь, да еще невидимым для хозяйки, было выше моего понимания. Не исключено, что кто-нибудь заподозрит в этом черную магию. Но я точно знаю, что дело не в ней. Он хороший человек, Шамс из Тебриза. И глубоко верующий. А еще у него есть особые таланты. Совсем другие, нежели у моей мамы. Шамс — единственный человек, который относится ко мне с искренним сочувствием. Он научил меня ни при каких обстоятельствах не впадать в отчаяние. Стоит мне заговорить о том, что такой женщине, как я, не отмолить свое прошлое, он напоминает мне об одном из своих правил: «Прошлое — это толкование его. Будущее — иллюзия. Мир движется сквозь время от прошлого к будущему не по прямой. Время движется сквозь нас и внутри нас бесконечными спиралями.
Вечность означает не бесконечность времени, а безвременье.
Если хочешь понять вечность, выкинь из головы прошлое и будущее и останься в пределах настоящего».
«Пойми, — постоянно говорит Шамс, — нет и не будет ничего, кроме настоящего мгновения. Когда ты это поймешь, то перестанешь бояться. И сможешь навсегда уйти из лупанара.»
Бейбарс внимательно разглядывал мое лицо. Сначала, когда только он посмотрел на меня, то сразу же отвел взгляд в сторону. Мне показалось, что в комнате еще кто-то есть, кого мне не дано видеть. Я испугалась.
Поняв, что лучше не упоминать о Шамсе, я подала Бейбарсу пива, которое он торопливо выпил.
— Ну, чем ты так выделяешься из подруг? — спросил Бейбарс, осушив вторую кружку с пивом. — У тебя какие-то особые таланты? Ты танцуешь танец живота?
Я сказала ему, что у меня нет никаких талантов, а если они и были когда-то, то давно испарились, после того как я заболела неизвестной болезнью. Хозяйка убила бы меня за такую откровенность с клиентом, но мне было все равно. Втайне я надеялась, что Бейбарс проведет ночь с какой-нибудь другой девушкой.
Однако мне пришлось разочароваться, так как Бейбарс пожал плечами и сказал, что ему наплевать. Потом он полез в кошель, выложил нечто красновато-коричневое на ладонь, сунул это в рот и стал медленно жевать.
— Хочешь? — спросил он.
Я покачала головой. Уж я-то знала, что это такое.
— Не представляешь, от чего отказываешься.
Он ухмыльнулся, повалился на кровать и впал в оцепенение.
Выпив пива и нажевавшись конопли, Бейбарс стал хвастаться теми ужасами, которых навидался на полях сражений. Несмотря на то что Чингисхан давно умер, несмотря на то что его тело давно сгнило, его дух все еще витал в армиях монголов. Так сказал Бейбарс. Подстрекаемые духом Чингисхана, монгольские армии нападали на караваны, грабили деревни, убивали женщин и мужчин без разбора.
— Тишина после страшной беды — самый сладостный звук, какой только можно услышать на земле, — произнес он невнятно.
— Печально слышать, — прошептала я.
Вдруг он умолк, словно у него больше не было слов. Не о чем было говорить. Схватив мою руку, он повалил меня на кровать и сдернул платье. Глаза у него налились кровью, он хрипел, и от него отвратительно пахло коноплей, потом и похотью. Грубо и больно он с одного маха вошел в меня. Когда же я попыталась отодвинуться, чтобы немного смягчить боль, Бейбарс с силой прижал меня, так что я не могла пошевелиться.
Долго продолжал он неистовствовать, но удовлетворения явно не получал, и я испугалась, что это никогда не кончится. Однако прошло немного времени, и он вдруг затих. Все еще не слезая с меня, он с ненавистью поглядел на мое лицо, как будто тело, которое несколько минут назад приняло его, вызывало у него отвращение.
— Прикройся, — приказал он, скатываясь на кровать.
Я надела платье, искоса наблюдая за тем, как он положил себе в рот еще немного конопли.
— С сегодняшнего дня будешь только моей, — произнес он, энергично работая челюстями.
Такие предложения не были чем-то необычным в нашем доме терпимости. Естественно, я знала, как надо себя вести в таких ситуациях. Мне следовало изобразить радость оттого, что я буду обслуживать единственного мужчину, которому за это надлежало щедро потратиться, чтобы порадовать хозяйку. Однако почему-то мне не захотелось врать.
— Не получится, — отозвалась я. — Скоро меня тут не будет.
Бейбарс расхохотался, словно не слышал ничего смешнее в своей жизни.
— Ты не сможешь, — уверенно произнес он.
Я знала, что не следует ему возражать, но не могла ничего с собой поделать.
— Ты и я не такие уж разные. Оба совершали в прошлом поступки, в которых искренне раскаиваемся. Однако ты стал стражником благодаря положению твоего дяди, а у меня нет такого дяди, как ты понимаешь.
У Бейбарса окаменело лицо, и в холодном отстраненном взгляде заполыхала ярость. Рванувшись ко мне, он схватил меня за волосы.
— Разве я не был добр к тебе? — взревел он. — Что ты себе позволяешь?
Я открыла было рот, чтобы ответить, но не произнесла ни звука из-за неожиданной острой боли: Бейбарс ударил меня по лицу так, что я отлетела к стене.
Со мной такое случилось не в первый раз. Мужчины били меня и прежде, но никогда еще мне не было так плохо.
Когда я упала на пол, Бейбарс принялся топтать меня ногами и изрыгать проклятия. Именно тогда я испытала нечто необъяснимое. Я корчилась от боли, мое тело умирало от каждого удара, а душа — по крайней мере, мне казалось, что это душа, — отделялась от умирающего тела, превращаясь в нечто легкое и свободное.
Я как будто парила в небе. Словно попав в мирное пространство, где не надо было ничему сопротивляться и никуда стремиться, я парила над всеми. Потом полетела над недавно убранными пшеничными полями, где ветер трепал косынки крестьянских девушек и где по вечерам то тут, то там появлялись светлячки, похожие на волшебные огоньки. Я чувствовала, что падаю — падаю вверх, в бескрайнее небо.
Умирала ли я? Если это была смерть, то она совсем меня не пугала. От моих бед почти ничего не осталось. Я уходила туда, где царили свет и чистота, где ничто не толкало меня в грязь.
И тут я вдруг поняла, что пережила свой страх, и очень удивилась этому. Неужели я не уходила из дома непотребства только потому, что боялась унижений, побоев или чего-нибудь похуже? Если я не испугалась смерти, решила я в душе, то ничто больше не удержит меня в этой крысиной норе.
