Олег Леонидович, поезжайте домой. Мне пока ничего не нужно. Правда.
— Хорошо. Завтра утром приеду.
Он склонился и поцеловал меня в лоб. Пожал руку Роме и ушёл.
— Он выглядит несчастным, — заметила я, едва за мужчиной закрылась дверь.
— Осознаёт, видимо, на ком женился.
Я зевнула.
— Нужно закапать нос. По две капли в каждую ноздрю, — парень взял с тумбочки капли. — Давай я.
Я запрокинула голову, чувствуя, как неприятно течёт по носоглотке лекарство. Сначала стало дико больно. Потом я смогла немного втянуть носом воздух.
— Ложись спать. Тебе нужно побольше отдыхать.
Хотела возразить, сказать, что спать совсем не желаю. Но прислушавшись к себе, поняла, что клонит в сон.
— Люблю тебя, — пробормотала, прикрывая глаза.
— И я…
Из больницы меня выписали через три дня. За это время мать ни разу не пришла ко мне в больницу. Я не видела её десять дней. И после этого не представляла себе, как смогу общаться с ней. Как смогу верить её словам о любви и терпеть её объятия. Горькое разочарование и боль от осознания царапали острыми когтями сердце. Как бы мне не хотелось стать независимой, сильной, я всё равно любила мать. Всё равно ждала её одобрения. Её ласкового взгляда. И равнодушие матери больно ранило.
— Поля моя. Девочка золотая, — мать действительно выглядела паршиво, когда мы вошли в дом. — Как же я переживала.
Она двинулась ко мне, шаркая тапками, но я попятилась. К Роме прижалась. С губ сорвалось едкое:
— Настолько сильно переживала, что ни разу ко мне в больницу не пришла?
— Полина, — мать растерялась, замерла, кинула беспомощный взгляд на Олега Леонидовича, — мне плохо было. Токсикоз замучил.
— Хорошо, что перед поездкой во Францию он тебя не мучил, — вскинула подбородок и посмотрела на мать с презрением.
— Полина, прекращай со мной так разговаривать. Я тебя в детстве не лупила, но ничто не помешает мне это начать делать сейчас, — тут же разъярилась мать.
— Да. Не было нужды. За тебя это делал Николай.
— Хватит мне это припоминать. Я забрала тебя, ушла от него, мы уехали.
— Света, пойдём в комнату, — Олег Леонидович поставил мои сумки с вещами на пол и приблизился к жене, обхватывая за плечи и поворачивая к лестнице.
— Отпусти меня, Олег. Я не закончила разговор!
— Оставь девочку, Света.
— А, — мать истерично взвизгнула, — ты теперь на её стороне? Прекрасно, — всплеснула руками.
Сбросила ладони Олега Леонидовича в плеч и наверх по лестнице стала подниматься, шаркая тапками. Мужчина стоял к нам с Ромой спиной, но я увидела, как он сжал кулаки.
— Спасибо, Олег Леонидович, — поблагодарила мужчину, когда мать скрылась в комнате, хлопнув напоследок дверью.
Отец Ромы обернулся ко мне, хотел что-то сказать, взъерошил волосы, выдохнул и передумал. Покинул дом, не говоря ни слова.
— Мне кажется, что у них что-то не ладится, — заметила я.
— Я вчера видел батю в комнате мамы, — Рома неслышно приблизился ко мне со спины, положил руки на талию, привлекая к своей груди и позволяя откинуться на него.
— Он тоскует.
— Лечь не хочешь? Голова не кружится? — вновь ловко перевёл тему разговора.
— Нет. Всё уже нормально. Даже через нос дышать могу. Уже не так больно.
— Хорошо. Тамара Викторовна испекла муравейник. Будешь?
— Спрашиваешь? — оглянулась, чтобы в любимое лицо посмотреть. — Это же мой любимый торт.
— Знаю. Пойдём.
— Сегодня дождя нет, я хочу порисовать во дворе. Так и чешутся руки, хочется попробовать краски, которые твой отец подарил.
— Полина, — Тамара Викторовна всплеснула руками и тут же ко мне подошла, стоило нам с Ромой зайти на кухню, — я так переживала. Девочка моя, ещё сильнее похудела. Носик красный. Бедняжечка. Ту девушку наказали, надеюсь.
— Нет, — Рома фыркнул зло, словно ёжик.
— Почему?
— Потому что Полина не захотела подписывать заявление, — снова начал злиться, когда тема зашла об этом.
— Почему? — теперь возмущённый вопрос был адресован мне.
— Потому что у Ольги Ивановны были проблемы. И у Оли тоже. Я первая дала ей пощёчину, считайте, я начала драку. Зачем выносить это за пределы школы?
— Ты слишком мягкая, Полина. Нельзя же так! — Тамара Викторовна закипела от возмущения. — Сегодня она тебе нос сломала, а завтра что? Под автобус толкнёт?
— Она извинилась.
— Любой извинится, когда знает, что могут привлечь к ответственности. Поля, нельзя быть такой мягкой! Нельзя было такой спускать с рук. Сотрясение это не шутки! А если у тебя головные боли будут?
— Тамара Викторовна, — я улыбнулась мягко, чувствуя, что мне приятна забота этой женщины, — уже ничего не изменить. К тому же, Олю переводят в другую школу. Когда я выйду с больничного, её уже не будет в нашем классе.
— Всё равно, — уже тише заворчала женщина. — За что хоть подрались?
— Это… — кинула быстрый взгляд на Рому, стоящего у окна. — Это не имеет уже значения.
Я не могла сказать, что Оля оскорбила покойную мать Ромы. Это казалось мне кощунством. Нет необходимости им знать это. То, что произошло в туалете, наш разговор, так и останется там. К сожалению, позже все события всплыли в моём сознании.
— Ладно, как знаешь, — тяжело вздохнула домработница. — Садитесь за стол. Буду беляшами кормить.
— Я сейчас вернусь, — Рома покинул кухню, а я опустилась на стул, придвигая ближе тарелку с румяным пирожком с мясом.
Успела откусить только маленький кусочек, когда из коридора донёсся грохот. Громкий. Пугающий. Подавилась, закашлялась, но вскочила из-за стола, стоило услышать стон мамы.
— Боже! — Тамара Викторовна бросилась к моей матери, сломанной куклой лежащей у лестницы. — Светлана.
— Больно, — простонала мама.
Я бросилась к женщине, упав на колени и лихорадочно оглядывая её.
— Мамочка, что болит? Чем ты ударилась? — залепетала я, ощупывая родительницу.
—Я вызову скорую, — домработница подорвалась с пола и бросилась к городскому телефону.
Я с ужасом увидела, что под матерью стала образовываться лужа крови. Тут же затошнило.
— Мамочка, у тебя кровь.
Мать опустила взгляд вниз и заорала. Пронзительно. Громко. Страшно. Мне показалось, что я оглохла от её крика.
