беременность и роды по-разному на девушках сказываются, кто-то легко, почти незаметно, кто-то с осложнениями, но не так же.
— Да, Маш. Она родила полгода назад. Посиди здесь.
Усаживаю её на диван, а сам на кухню иду, чтобы воды принести. Для полной квартиры не хватает того, чтоб Маруся свалилась в обморок. Быстро возвращаюсь.
На моё удивление она держится молодцом, несмотря на то, что её мелкая дрожь пробивает.
Выпив всю воду в несколько глотков, она кивает решительно.
— Я расскажу тебе всё. Давно надо было, — моргает несколько раз. Снова медлит.
— Продолжай, — подгоняю её спокойно.
Не только она растеряна, я сам прокручиваю в голове слова Надежды Васильевны, и не хочу в них верить.
Она морщится.
— Сафи тебя давно любила. Очень давно. Ты меня только выслушай, хорошо? Я расскажу тебе всё, что знаю.
Киваю, понимая, что это едва ли не единственный вариант получить информацию. Сафи не посчитала нужным мне говорить. У самого же на уме крутится только: «Черт! Черт! Черт!.
Отчего же они так похожи оказались?! Обе решили о главном молчать.
Мы столько всего обсуждали, знаем с Саф о друге многое. То, что никто другой не знает, но самое — критически важное она так и не озвучила.
— Когда мы с ней познакомились, она уже тебя любила. Я не знаю, как так вышло, Сереж, — поднимает глаза к потолку. — Она мне так часто рассказывала о мальчике, которого с детства любила. Часами могла говорить. Описывала тебя в мельчайших подробностях. Представляешь? Не видела тебя с раннего детства, но откуда-то знала, как ты выглядишь.
Как в такое можно поверить? Да никак!
В груди разрастается странное чувство, нет, даже не так — оно адски пугающее. Будто ты сейчас станешь причастен к чему-то очень плохому. Сердце гулко бьется о ребра. Впечатывается в них.
Маша закрывает лицо руками и откидывается на спинку дивана.
Пространство вокруг нас становится густым. Оно давит.
— Я обещала ей ничего тебе не рассказывать. Вы были знакомы давно, совсем маленькими, ты не помнишь её, наверное. А она тебя всегда помнила! Всегда помнила…
Резко подается вперед, хватает меня за руку.
— Даже родинку эту! — переворачивает мою ладонь, и на родимое пятно указывает. — Я думала, она бредит! Честное слово! У меня в голове не укладывалось. Как так?! Запомнить всё до мельчайших подробностей. Спустя столько лет… Это нереальным казалось. Но мы дружили… Она единственной моей подругой была. Если я и не верила, то ничего против не говорила. Мы нужны были друг другу. У меня никогда не было подруги ближе, чем Сафия.
Насчет бреда я прекрасно понимаю Машу. Слушаю я её, и с трудом перевариваю.
Мысль, что маленькая девочка мне не просто так снилась, бьет по мозгам.
— Когда её пригласили в Европе работать, она не загорелась перспективой. После первых показов, я по ней поняла: моделинг интереса у неё не вызвал. Им деньги нужны были большие, вот и участвовала, но без особого удовольствия. Она не горела, а выполняла обязанности. А потом появилась цель. Сафи придумала, что когда станет известной моделью, добьется успеха, ты её увидишь и вспомнишь. Мы тогда вместе в кафе сидели, новости крутили по музыкальному каналу, и она выхватила идею из репортажа. После этого дела в гору пошли.
— Маш, ты что-то путаешь. С Сафи меня ты познакомила, — скорее себя в этом убеждаю. Не то чтоб это что-то решало, но так спокойней, не правда ли?
Маша подрывается на ноги. Идет к окну. Открывает его.
Наблюдаю за тем, как на глубоком вдохе её грудная клетка поднимается.
— Я такая дура была… Я думала, она тебя разлюбила… Честное слово! Она примерно тогда с Марко познакомилась. Вскоре после того, как мы с тобой начали встречаться. Он в неё влюбился сразу. Мы ведь часто гуляли вместе. Марко нашел её номер и звонил постоянно. Писал. Даже приезжал к ней в гости сюда.
Слова из Маши льются потоком. Некоторые фразы бессвязные. Она прошлое вспоминает. В каждом слове надрыв. Потребность выговориться переходит на первое место. Вот уж действительно вечер откровений.
Башка обещает взорваться. Я ещё не переварил информацию получасом ранее полученную, а тут новая порция.
Информация о том, что Сафи умирает, немного сбила нас пыл, но легче не стало. Наоборот.
Веду её на кухню. Обхватив её за плечи, на кухню веду, размышляя чая ей сделать или успокоительное дать.
— Когда я ей призналась…, - Маша всхлипывает. Растирает по щекам слезы. — Она мне сказала — ты в прошлом. Сказала, что ничего страшного в этом нет, дескать, подумаешь, влюбленность детская. А я по глупости ей поверила. Я виновата…
Мне не нравится её состояние. Я, черт возьми, за неё переживаю! Злость, что была совсем недавно во мне, улетучивается.
— Маш, перестань. Ну, познакомились мы с тобой. Дальше, что? Вина твоя в чем? Я тебя увидел, начал ухаживать. Влюбился в тебя сразу как только увидел, — все инстинкты сработали мгновенно. Никогда, ни до, ни после такого со мной не случалось. Как последний кретин думал, что мы с ней точно раз и навсегда. Моя девочка мечта. Нежная, робкая, очаровательная. — Чувства были взаимны. Я не совсем понимаю, зачем нужно было с ней крепко дружить после нашей свадьбы. Но в остальном-то ты причем?
Маша вырывается из моих рук. Толкает меня в плечи обеими руками.
Блд. Точно истерика.
Я уже даже не думаю о том, что всё слишком не вовремя.
— Да я знала, что это ты! Почти с первых минут, как только ты подошел — я узнала. Поняла, что ты тот самый мальчик, которым Саф была одержима! — выкрикивает она. — Мне это мистикой показалось. Она тебя найти хотела так долго. Я думала, она тебя выдумала! А ты сам ко мне подошел. Точно такой, каким она тебя описывала. Да и рисовала множество раз! Не понимала, как такое возможно и решила с тобой пообщаться.
Если я и ожидал какого-то поворота событий, то только не такого.
Мы смотрим с ней друг на друга, словно считываем изменения друг в друге.
«Она со мной стала встречаться, чтобы…», — отгоняю от себя непрошенную мысль. Но ненадолго.
— Ты хочешь сказать, что стала со мной встречаться только из-за того, что Сафия обо мне рассказывала? — да ну, полный бред.
Каждый чертов день наших отношений я был уверен только в одном — мы любим друг друга. Да, сложно. Да, после рождения сына мы часто ругались. Но никогда не возникало сомнений…
— Нет, Сереж, нет! — она понимает, что только
