– Ну так и на первом этаже можно было бы жить.
– И в моей комнате тоже, – вмешался в разговор Алек. – И, тетя, у меня есть копилка. Я вытащу из нее все и добавлю тебе.
– Ну вот, видишь? А я начну откладывать с зарплаты. Ни к чему мне новая зимняя куртка.
– Так что не ломайся, тетя, мы согласны здесь жить, – сообщил Алек так серьезно и важно, что взрослые не удержались от смеха.
С террасы они вышли в парк.
Здесь было много вековых деревьев: сад находился под защитой общества охраны природы, а местные жители не пустили на дрова двухсотлетние каштаны, дубы, сосны и лиственницы (в отличие от других подобных заброшенных парков и садов в Польше этому повезло), поэтому парк уцелел. И Габрыся с благодарностью подумала, что этих людей, которые сберегли для нее эту красоту, она обязательно полюбит.
В глубине парка, обнесенного каменным забором, стояла крытая конюшня на несколько коней. До недавнего времени там вместо коней стояли трактора, и поэтому вместо запаха сена там пахло бензином и соляркой. Но все трое новоявленных хозяев поместья оглядывались по сторонам с явным восторгом.
– Тут будет жить Бинго! И не только Бинго! – Габриэла даже в ладоши захлопала. – Марта продает ранчо, и я забираю лошадей. Прямо сюда!
– Тогда это будет первое помещение, которое нужно будет отремонтировать, потому что иначе на головы кобылкам с деревьев белки попадают.
– Разумеется. Я буду жить здесь, – она ткнула рукой в сторону светлой, просторной седельной – сарая, где хранятся седла. – Там и вода, и свет есть. Какую-нибудь печечку поставлю, чтобы было тепло.
– Ты серьезно? – Павел заглянул туда, куда она показывала, внимательно разглядывая помещение. – Ты действительно хочешь тут жить и зимой?
– Коней ведь все равно нужно куда-то девать – так почему бы не сюда?
– Правда, дядя, почему нет? Я утром могу ходить в местную школу, а ты… ты бы занимался лошадьми. Ну и тетя. Ведь вы же поженитесь, правда?
Павел серьезно кивнул головой.
– Тогда договорились! – обрадовался мальчик. – Будем жить в «Ягодке»! Я буду ловить в пруду рыбу!
– Скорее – жаб. В проруби, потому что зима скоро, – поддразнил его Павел, с улыбкой глядя, как мальчишка, совершенно счастливый, выбегает из конюшни и несется, перепрыгивая через ветки и корни деревьев, к пруду.
– Нам тут будет очень хорошо, – шепнула Габриэла, прижимаясь к своему мужчине.
Она всей душой чувствовала и знала, что нашла свое место на земле.
В этот же день, пока Габриэла без конца фотографировала и фотографировала «Ягодку», Павел с помощью Якуба Денбы, пасечника, который все это воспринимал с радостью и энтузиазмом, сколотил бригаду для срочного, неотложного ремонта конюшни. Кони и люди не нуждались в роскоши, но все же нельзя было, чтобы со стен сыпалась штукатурка. Позолоченных кранов им тоже было не нужно, но все-таки обычные краны были необходимы, и очень желательно, чтобы из этих кранов шла чистая вода. С полом он пока решил не заморачиваться: положат на пол какой-нибудь старый ковер, которым наверняка поделится с ними Марта, и уж как-нибудь перезимуют. Самым важным на данный момент были перекрытия и проводка.
– Не будь я Денба, вы, пан, будете довольны. И пани фея тоже.
Стоящие рядом серьезные мужчины, услышав эти слова, добродушно рассмеялись. Видимо, о Габрысе уже прошла весть по Счастливцам, и ничего в этом не было удивительного: она ведь была звездой мирового масштаба, ее необыкновенное выступление видели миллионы людей – и вот она вдруг приезжает на автобусе в какие-то Счастливцы, где-то на самом краю света, чтобы жить здесь среди местных простых, искренних людей…
– Пан Якуб, у меня к вам еще один вопрос есть, – обратился к старику Павел, отведя его в сторонку, чтобы Габрыся не слышала, ведь он с ней это не обсуждал. – А где-нибудь поблизости есть красивый старинный костел?
– Вам для чего? Свадьба или крестины?
Мужики вновь прыснули со смеху, услышав этот вопрос.
– Для свадьбы, – смутился Павел.
– В Волосинах, в семи километрах отсюда. Уж устроим дорогим господам веселье аж на три деревни!
– Вообще-то я хотел бы поскромнее, хотя окончательное решение, конечно, останется за Габриэлой, – поспешно отступил Павел. Эти три деревни его напугали.
– Некоторые здесь еще помнят молодую хозяйку пани Стефанию и мать ее, Ягоду Заменецкую, тоже, – вдруг заговорил один из старших мужчин. – Отец-то ее сгинул в тридцать девятом, тут недалеко, защищая своих людей. Мы в память о нем старались поддерживать порядок в имении, в честь папа Марывильского и в надежде, вдруг молодая хозяйка захочет вернуться. Вот и дождались внучку его.
Все согласно закивали головами.
То, что Габрыся на самом деле не является внучкой пани Стефании, Павел уточнять не стал: Габрыся захочет, так скажет сама. Но то, что люди не забыли о давнишних обитателях «Ягодки», поразило его до глубины души и тронуло.
Он попрощался и вернулся к Габрысе и Алеку, которые, нафотографировавшись вдоволь парка, дома и прудов, вдруг решили найти лестницу и снять герб, висящий над воротами, чтобы потом отдать его на реставрацию.
– Это была моя комната, – шептала Стефания, всматриваясь в очередную фотографию. Она не верила собственным глазам, что поместье до сих пор цело, что его не сровняли с землей, что в парке до сих пор растут деревья, по которым она лазила в детстве, что уцелела башенка и ее любимая комнатка под самой крышей, – та самая, которую выбрала себе Габрыся.
– Я тебе ее уступаю. Пожалуйста, – Габриэла подала тете фотографию, словно символически возвращая принадлежащую ей собственность.
Стефания хотела было запротестовать, зная, что Габрысе эта комнатка нравится так же сильно, как и ей, но… не могла. Это было бы неискренне, потому что очень, очень, больше всего на свете она хотела вернуться именно в эту комнату, которая когда-то была целым миром для нее. Поэтому она приняла подарок, в душе благодаря Господа Бога и всех святых за то, что оформила дарственную на Габрысю, вместо того чтобы продать имение.
Она снова разглядывала фотографии. И нахлынули воспоминания. Улыбнувшись одному из них, она украдкой бросила взгляд на часы.
Через пару минут раздался звонок в дверь, и Стефания с таинственной улыбкой исчезла в коридоре, чтобы через мгновение появиться снова. Но она была не одна.
Габрыся подняла голову, чтобы поздороваться с незнакомцем. Высокий, худой мужчина, примерно одного со Стефанией возраста, с густыми седыми волосами, зачесанными назад, и быстрым, острым взглядом серых глаз, держащийся очень прямо – ни дать ни взять генерал в отставке! – взял Габрысину руку с удивительной нежностью.
