Я иду обратно к машине.
— Когда я вырасту… — начала я как-то летним днем, обращаясь к Джоне и жуя апельсин на ветке старого дерева в парке.
— Звучит так, как будто ты ребенок, — прервал он меня. — Пару сотен лет назад ты была бы уже замужем.
— Ну ты и хватил, — сказала я.
— Тебе же четырнадцать, — ответил он. — Ты уже взрослая.
Я покраснела.
Дюймов на шесть ниже моих босых ног он вырезал на дереве чье-то лицо. Я сидела на одной из нижних веток как раз над его головой. И пальцы у меня пахли апельсинами, потому что я сдирала кожуру с фруктов, которые мы потихоньку взяли у него дома. «Потихоньку взяли» — это вежливая формула для обозначения воровства. Апельсины лежали в пакете, на котором было написано: «Кэро. Не брать!».
— Я прав? — спросил он. Потом взглянул вверх и увидел, что я покраснела. — Ладно, — сказал он, — не обращай внимания. — Какое-то время он молча работал ножиком. А я думала: зачем только я родилась девчонкой и вынуждена терпеть (или не терпеть) эти месячные!
— Так кем же ты хочешь стать, когда вырастешь? — спросил Джонз.
Я посмотрела на него сверху вниз. Он делал вид, что продолжает вырезать, но не мог сдержать улыбку. Я толкнула его ногой в макушку, и он рассмеялся.
— Тебе повезло, что ты парень, — сказала я.
— Да уж. Просто редкостное везение. Тренеры по баскетболу все время долбят тебя за то, что ты тратишь время на такую хренотень, как искусство. Учителя считают, что ты просто идиот. А девчонки пихаются грязными ногами и вытирают их о твои волосы… Куда уж лучше.
В знак сочувствия я ткнула средним пальцем вверх.
— Спускайся, посмотри, что я сделал, — сказал он, не обращая внимания на мой средний палец.
Я соскочила с ветки и посмотрела. Он обрезал нарост и наплыв по краям, и непостижимым образом нарост превратился в морщинистое лицо, а наплыв обрел форму бороды.
— Мне нравится, — сказала я, потому что не знала, как сказать ему, что это лицо одновременно и пугало, и излучало тепло.
Он ждал, и я уголком глаза взглянула на него.
— И? — спросил он.
— Что «и»?
Он вздохнул.
— Ну что же, одно мы, по крайней мере, выяснили. Художественным критиком ты не будешь.
Я фыркнула:
— Я знаю, кем я буду. Никем.
— Как это «никем»?
— У меня просто не будет свободного времени. Все свое время я буду тратить на то, чтобы не дать людям бросить тебя на съедение киту.
* * *
Но музей Джону не глотал.
Я иду назад к машине, влезаю в нее, пытаюсь подумать… и роняю голову на рулевое колесо, в своей попытке обрести душевный покой слишком близко подойдя к рыданиям.
Кто-то стучит в стекло, и я вскрикиваю.
Это Тимоти.
Я опускаю стекло.
— Он ушел, — говорит Тимоти.
— Ушел? Ты хочешь сказать, уволился?
— Уволился? Зачем ему увольняться? Ты что-то знаешь?.. Вот сукин сын! Как раз перед…
— Тимоти! — говорю я, прерывая эту тираду. — Это я тебя спросила, не уволился ли он.
— Ах, вот в чем дело. Нет. Он просто ушел. Уехал. Позвонил мне вчера вечером и сказал, что не придет сегодня. Что ему надо поехать и где-то кого-то найти.
— Где?
— Дома, в Хоуле… нет, в Хоуве, — отвечает Тимоти. — В Хоуве. Что-то в этом роде.
Дома, в Хоуве.
Мы с Джонзом в тумане проехали мимо друг друга.
— Скорее всего он выйдет завтра, — говорит Тимоти. — Они с Дженет… — И он начинает корчить рожи и жестикулировать не хуже комика Монти Пайтона.
— Спасибо, — благодарю я.
— До завтра, — отвечает мне Тимоти.
Я киваю, стираю со своих глаз туман слез и поднимаю стекло. И тут наконец вспоминаю о мобильнике. Почему-то (наверное, потому, что я провела эти несколько дней в Хоуве) я напрочь забыла о его существовании. Меня можно простить. Нет смысла звонить Джоне. Он считает, что сотовый телефон — это вторжение в частную жизнь, поэтому и не побеспокоился обзавестись им.
Я звоню Индии.
— Я взяла машину напрокат, — говорю я ей. — И мне надо вернуть ее, но я совершенно вымоталась и не могу сейчас общаться с людьми, особенно с пешеходами.
— Голос у тебя просто ужасный, — говорит она.
— Потому, что я ужасно себя чувствую.
— Ты где?
— На грани самоубийства. — Я вспоминаю о Дженет: — Или убийства. Еще чуть-чуть, и машину я им не верну.
— Давай адрес, идиотка.
Я называю ей адрес бюро проката. Потом останавливаюсь у магазина с восточными товарами.
Час спустя прокатная машина возвращена конторе, а я сижу в неотапливаемом мусорном ведре, именуемом машиной Индии, и держу в руках коробку из-под сигар.
Индия разворачивает оберточную бумагу, вынимает новую кошечку Манеки Неко и улыбается.
— Хорошенькая какая, — говорит она.
— Она такая же, как… — начинаю я, но она обрывает меня на полуслове:
— Мне очень нравится.
Молчание.
Она постукивает пальцами по колесу руля, но не выжимает сцепление и не отъезжает от обочины на покрытую снежной кашей улицу.
— У тебя… — начинает она. «У тебя все в порядке?»
— Я должна тебе деньги, — говорю я в надежде с помощью этого хитрого маневра увернуться от ответа. Мне не хочется отвечать на вопрос, ответа на который я не знаю. — Ну, моя сестра должна.
— Нет, она мне ничего не должна, — возражает Индия. — По крайней мере, не так, как ты думаешь. Перед тем как вы все уехали, она в качестве извинения оставила на моей кровати пятьдесят баксов и долговую расписку.
Я не отрываясь смотрю на женщину в шелках, украшающую крышку коробки из-под сигар. Как странно чувствовать себя автором стольких неверных умозаключений.
— Почерк был подозрительно мужской, — продолжает Индия. Она усмехается: — Все еще думаешь, что он не годится на роль отца?
Ладно уж. В конце концов, в том, что касается Джины, не так-то уж я и ошибалась.
— Если он когда-нибудь опять смешает свои гены с джиниными, — назидательно говорю я, — им надо будет прежде всего купить ребенку компас.
— Жаль, что случился выкидыш, — сказала Индия после того, как мы молча просидели в машине еще несколько минут.
— Не могу найти Джонза, — откликнулась я, как будто она задала мне вопрос, а я на него отвечаю. — Надо съездить в Клуб.
— Думаешь, он там?
— Я туда поеду не из-за Джонза.
Она опять постукивает по рулю.
— Это как-то связано с тем парнем, который тебе тогда звонил?
— Да.
— Не хочешь об этом говорить?
— Да не о чем особенно говорить: всего-то потеря девственности старой девой, применение скальпеля для разделения близнецов и чудовищная ошибка.
— Вот это да! — говорит Индия. — Больше, чем я ожидала.
