Она отвела взгляд, потом снова посмотрела на мужчину, но он никуда не делся. Это точно был Джордан. Едва заметным движением подбородка она пригласила его подойти.
Гибким движением оттолкнувшись от ограды, он направился к ней, продолжая смотреть ей в глаза. Когда он приблизился, ей пришлось задрать подбородок, но отвести взгляд она не могла, даже если бы и хотела. Ей показалось, что она заметила какую-то неуверенность в его глазах, словно он тоже не знал наверняка, как себя вести. Это придало ей смелости. Она улыбнулась и сказала:
– Я так и думала, что это ты. Садись, у меня тут целая свободная скамейка.
Он сел, но оставил между ними свободное место. Наклонившись вперед, он оперся локтями на колени и позволил кистям рук свободно свисать вниз. Они были худощавыми, но сильными, их покрывал загар. Часы со старым обтрепанным ремешком исчезли. На их месте оказалась привлекательная, модная и недешевая модель.
С минуту он смотрел по сторонам, потом снова повернулся к ней.
– У тебя печальный вид.
Это было просто утверждение. От нее не требовалось ответа. Но он был рядом, а она помнила ту наполненность, которую ощутила утром, и это было настолько лучше одиночества, что Кэйси не выдержала и сказала:
– Моя мать больна. Ее сбила машина три года назад. Все это время она… не приходит в сознание. Она в клинике на Фенвей. – Кэйси похлопала по карману, где лежал телефон. – Я только что разговаривала с сиделкой. У мамы в последнее время возникли проблемы. Я стараюсь не терять надежды, – проговорила она с короткой, храбрящейся улыбкой, которая тут же погасла. – То есть она должна прийти в сознание. Ей всего пятьдесят пять, ей еще рано умирать, и она нужна мне. У меня нет никакой семьи, кроме нее. Но там происходит что-то. Я боюсь… она… сдается.
– А что говорят врачи?
– Что она сдается. Может быть, это и правильно, если все равно надежды нет.
– А ее нет?
Кэйси мучительно пыталась ответить честно. Она так долго хваталась за самую маленькую крупинку надежды. Но сейчас, здесь, сидя рядом с Джорданом, она просто не знала, что сказать ему.
– Сначала, сразу после аварии, все надеялись. Потом прошло три месяца, и она так и не очнулась, и это было плохо. Потом прошло шесть месяцев, девять, год. Первая годовщина трагедии – это было ужасно. А теперь прошло уже три года, и временами мне кажется, что знамя надежды я держу в гордом одиночестве.
– Печально.
– Я научилась не давать воли этим чувствам. Но на этой неделе… я не знаю… мне плохо удается.
– Это из-за получения наследства?
– Нет. – Она могла быть честной – с ним и с собой. – Просто что-то изменилось. Сиделки это чувствуют. – Она тихо добавила: – И я тоже. Мне бы очень хотелось думать, что она готова очнуться. Но, видимо, на самом деле все наоборот.
– Вы были близки?
– Так же, как большинство матерей с дочерьми. Бывало по-всякому. Я надеялась, что точек соприкосновения будет больше, когда мы обе станем старше. Я на самом деле очень хотела в это верить. – Снова взглянув на него, она выдавила улыбку: – Ну вот, ты и узнал, почему у меня грустное лицо.
– Красивое лицо.
Замечание могло бы показаться невинным, если бы не было этого утра. Выражение его лица говорило, что он помнит все, что было, так же хорошо, как и она.
– Я боялся, что у этого есть другие причины, – сказал он, сидя все в той же позе. – Я боялся, что ты раскаиваешься в том, что сделала.
Чувствуя, как внутри снова рождается жар, она сжала губы и покачала головой.
Кажется, это порадовало его. Едва заметно облегченно вздохнув, он откинулся на спинку скамейки. Кэйси чувствовала, как тепло возбуждения заполняет пустоту, совсем как утром. Пряча поглубже мысли о Кэролайн, она наблюдала за тем, как течет жизнь вокруг, и постепенно успокаивалась. Немного погодя она спросила:
– Почему ты не женат?
Он удивленно рассмеялся.
Она бросила на него острый взгляд.
– Это логичный вопрос.
– Но слишком прямолинейный.
– Так почему же? Некоторые в твоем возрасте успевают жениться по три раза.
– Именно. Вот поэтому я и не тороплюсь. Если найдется та, что нужна мне, это не кончится так быстро.
– Твои родители до сих пор женаты?
– Угу. – Закинув локти за спинку скамейки, он вытянул ноги. – Уже сорок лет.
Кэйси стало завидно.
– Твой отец тоже садовник? – Она представила себе сплоченную семью, где у отца и сына была общая любовь к земле.
Джордан с треском разрушил этот образ.
– Вот уж нет! Он считает это женским занятием. Он полицейский.
– Ого! Вот это крайности. А ты не мечтал пойти по его стопам?
– Не-а. Никогда не хотел быть полицейским.
– Только садовником?
– В такой жизни больше доброты. Нашел сорняк – выдернул. С людьми так не выйдет. Даже у негодяев есть свои нрава.
– То есть с растениями все проще.
– В этом смысле – да, – ответил он и улыбнулся.
У Кэйси перехватило дыхание. Она впервые видела настоящую улыбку у него на лице. Она озарила его, превратив просто красивые черты в нечто такое, от чего останавливалось сердце.
– Что такое? – поинтересовался он, продолжая улыбаться, по уже слегка рассеянно.
Она прижала ладонь к груди, слегка мотнула головой и посмотрела туда, где на пруду скользили по воде лодки.
– Ты когда-нибудь катался на них?
– Нет.
– А я каталась. С мамой. Это мое самое первое воспоминание о Бостоне. Я говорила маме, что она должна держаться, чтобы мы могли прийти сюда с ней и с моей дочерью. Если у меня вообще будет дочь. – Конечно, этот вопрос не нужно было решать немедленно. Сначала нужно было, чтобы Кэролайн держалась.
Ощутив, как исподтишка подползает грызущая боль, Кэйси закусила губу. Она не знала, почему, но за эти дни тревога действительно усилилась – и стала более упорной, возвращаясь снова и снова, несмотря на все старания.
– Ты обедала? – спросил Джордан. Кэйси выпрямилась.
– Мег оставила сэндвичи. Я съела половинку. Очень вкусно. Но мне сейчас как-то не до еды.
– Слишком переживаешь?
– Мм. – Она поднялась со скамейки. – Мне пора. – И направилась прочь, засунув руки в карманы. Одна из них нащупала телефон, под которым была фотография Конни.
Джордан тут же оказался рядом, подстраиваясь под ее шаги. Когда они все так же вместе пересекли одну улицу, прошли по другой и повернули на третью, она поняла, что он провожает ее до дома.
– Ты мог бы этого и не делать, – сказала она.
Он продолжал молча идти рядом, и она не стала спорить. Безопасность здесь была ни при чем. И независимость тоже. Она была уверена и в том, и в другом. Она не возражала потому, что ее тянуло к нему. Чем ближе они подходили к Лидс-Корт, тем сильнее она это чувствовала. Чем ближе они подходили, тем сильнее становилось ее желание.
