— Знаешь, ты прав, я действительно должна была возмутиться.
— Ты серьезно?
Алек погладил сквозь ткань сосок, который тут же среагировал, как дрессированный тюлень.
— Почти. Я еще не решила. И не пытайся склонить чашу весов в свою сторону. — Он рассмеялся. Гвин взяла его рукой за подбородок и посмотрела ему в глаза. — Так что это? Любопытство?
Похоже, он не слишком удивился ее вопросу.
— Отчасти, — признал он, хмурясь из-за того, что одна из пуговиц никак не хотела расстегиваться. — Но… разве с твоей стороны это не так?
Упрямая пуговица наконец-то поддалась, позволив ему просунуть руку внутрь. Теплая ладонь коснулась ее груди. Гвин подумала… Впрочем, ни о чем она уже не думала. Только чувствовала.
— Отчасти, — повторила она его ответ.
Он улыбнулся и поцеловал ее в кончик носа, лаская большим пальцем сосок.
— А остальная часть?
— Ммм, — промычала она, закрывая глаза. — Отвечай ты первый.
— Хорошо. — Он прижался губами к ее плечу. — Когда мы были сегодня у озера, отмораживая наши мозги…
— И твои сомнения.
— И мои сомнения, я вдруг понял: если я никогда не узнаю, что это такое… — Конец фразы повис в воздухе. Гвин открыла глаза и встретила его взгляд. — Ведь ничего уже не будет, как раньше. Все станет другим.
Ну и пусть, подумала она. Ее сорочка была расстегнута уже до пояса, обнажая груди, которые нетерпеливо трепетали под прикосновениями искусных длинных пальцев. Точка возврата была пройдена с десяток пуговиц назад. Она обхватила ладонями его лицо.
— Алек, все уже стало по-другому — с тех пор, как я вернулась сюда.
Его глаза подтвердили, что это правда.
— Значит, никаких сожалений? — спросил он, целуя ее в ладонь.
Гвин знала, что сожаления обязательно будут. Но если они сейчас не воспользуются этой возможностью, сожалений будет еще больше. Пусть завтра будет то, что будет.
Она с улыбкой ответила на его взгляд и произнесла тот ответ, которого он ждал.
— Никаких. Но… что, если кто-нибудь вернется?
— Вернется?
— В гостиницу. Боюсь, говоря, что ты присмотришь за мной, Мэгги имела в виду совсем другое.
Алек рассмеялся.
— Там такая метель. Никто не рискнет возвращаться сюда сегодня.
Его губы дразнили ее легкими прикосновениями, скорее обещаниями поцелуя, чем самими поцелуями. Взрослая версия той игры, в которую они играли в детстве, когда Алек протягивал ей печенье, а потом отдергивал руку.
Гвин соскользнула с кровати и встала перед ним на расстоянии шага. Потом одним движением, чтобы не передумать, стянула сорочку через голову и бросила ее на пол.
Она демонстрировала ему свою наготу с той же вызывающей уверенностью, с которой в ранней юности носила некоторые из своих эксцентричных нарядов. Словно провоцируя его на ехидный комментарий.
Неторопливо встав с кровати, Алек, приблизился к Гвин и положил руки ей на плечи. Ее кожа была гладкой и теплой.
— Тебе не холодно?
Она покачала головой, потом слегка нахмурила брови.
— Я…нормально выгляжу?
— Нормально? — Алек привлек ее к себе и провел ладонями вдоль ее рук, пока их пальцы не встретились. — Ты выглядишь восхитительно, — прошептал он.
— Правда? — Ее широкая улыбка проникла прямо в его сердце.
— Правда. Мне хочется смотреть и смотреть на тебя.
— И только? — спросила она, нарочито надув губы.
Он рассмеялся, отвел их сцепленные руки в стороны и поцеловал в губы.
— Пока — только этого. Но беглого взгляда мне недостаточно.
Она просияла, вырвалась из его рук и начала неторопливо разгуливать по комнате.
— Так ты хочешь, чтобы я прошлась перед тобой? Или позировала в постели? Нет, подожди! — Она поспешила к окну и театральным жестом накинула на себя тюлевую штору. — Танец с вуалью, — объявила она и чихнула. — Точнее, с пыльной тюлевой шторой.
Алек со смехом вытащил ее из-за шторы и поставил перед камином.
— Просто постой спокойно и дай мне насладиться.
Гвин хихикнула.
Отблески огня золотили изгибы тела, подсвечивая бледную, почти прозрачную кожу. Вся фигура девушки состояла из сглаженных углов, парадоксальное сочетание хрупкости и силы. Высокие крепкие груди покачивались над слегка выступающими ребрами, угловатые бедра обрамляли гладкий плоский живот. Алек прижал ладонь к его ровной поверхности и представил — лишь на мгновение, — как было бы чудесно, если бы там, внутри, выросло его дитя.
— Ты ведь, кажется, говорил, что будешь только смотреть? — напомнила ему Гвин.
— Тот момент прошел. Наступила вторая фаза.
Она подняла губы для долгого поцелуя, после которого, чуть задыхаясь, проговорила:
— Вторая фаза мне, определенно, понравилась. Но скажи, сколько их всего?
— Достаточно много, сама увидишь, — сказал Алек и снова приник к ее губам.
Пути назад не было. Пусть это безумие, но он хочет ее и завладеет ею. Или, может быть, она им, это все равно.
— Теперь моя очередь, — объявила Гвин и начала поднимать вверх его свитер. — И как я догадываюсь, мне тоже будет на что посмотреть.
Алек стащил свитер через голову и швырнул в кресло.
— Сомневаюсь, — сказал он, расстегивая пуговицы рубашки, которую Гвин уже успела вытащить из его брюк — Твое совершенство затмевает все.
Гвин прищурилась, глядя на него из-под густых ресниц, и широко улыбнулась.
— Льстец, — сказала она.
— А на тебя действует лесть?
— Увидишь, — ответила Гвин, принимаясь за ремень.
Нет, обратного пути нет. И ни к чему спрашивать Гвин, остались ли у нее сомнения. Хотя кое о чем придется все-таки спросить. Он обязан позаботиться о мерах предосторожности.
— Послушай, Гвин…
— Черт, сначала гирлянды, теперь этот ремень, — пробормотала та, тщетно пытаясь справиться с пряжкой.
— Гвин!
— Ну что? — Она резко вскинула голову и опустила руки. — Если ты станешь меня отвлекать, я не смогу тебя раздеть.
— Не волнуйся, я и сам разденусь. Лучше скажи… ты предохраняешься? Боюсь, что у моих старых припасов давно вышел срок годности.
Она удивленно посмотрела на него, потом рассмеялась.
— Ах, ты об этом. Подожди минуту.
Продолжая смеяться, она направилась в ванную, двигаясь с грацией женщины, которая привыкла к тому, что на нее смотрят. На ее правом бедре темнела родинка, а на ягодицах были ямочки.
