— Жизнь слишком коротка, — буркнула она себе под нос. Дисплей телефона сообщал о полученных эсэмэсках. Первое послание от Дженнифер: как дела, как самочувствие и все такое. Второе — от «Сити Банка», эти хотели знать, где их деньги: «С вами свяжутся наши адвокаты» и прочая муть. Третье оказалось от Саймона.
«Только что встречался с юной певичкой, до ужаса сексуальной, но до сих пор девственной, если верить ее агенту, и подумал о тебе. Сам не знаю, к чему это. Но я здорово испугался».
Кларисса рассмеялась впервые за весь день, набрала Саймона, совершенно машинально, — и лишь тогда поняла, что до сих пор помнит его номер. Он ответил.
— Мне нужна компания, — заявила Кларисса. — Предпочтительно — плохая компания.
Она с опозданием вспомнила, что злится на него: с какой стати растрепался Аарону об их встрече?
— С какой стати ты растрепался моему мужу о нашей встрече?
— Это не я, — возразил Саймон. — Он сам мне позвонил — убедиться. В двух словах, солнышко: Чертовски Скверный Характер.
— Что еще он тебе сказал?
— Угрожал моей жизни и самым уязвимым частям моего тела. Причем в безобразно грубых выражениях. Я повесил трубку на четвертом упоминании моей незабвенной родительницы.
— Боже правый, ни разу не слышала, чтобы он ругался.
— Так ты сбежала из дома? — спросил Саймон.
— Я беременна, — пояснила она, чтобы не оставлять никаких недосказанностей.
Наступило молчание. Бросил трубку, что ли?
— Так-с. Интрига закручивается, — наконец объявил Саймон. — Приезжай, у меня холодильник набит битком.
Кларисса не знала, сколько проплакала у Саймона на плече, но когда все же подняла голову, по телевизору как раз закончилась тысячная серия «мыла» про больничную жизнь, а за окном совсем стемнело. Музыка гремела на пределе, дозволенном законом.
— Он сказал, что я не могу о себе позаботиться! — проорала Кларисса, перекрикивая магнитофон. — Да я всю жизнь сама о себе заботилась!
— Несомненно, — подтвердил Саймон.
— Не в финансовом плане, конечно, но в эмоциональном — точно.
Саймон кивнул.
— Он решил, что это твой ребенок, — добавила Кларисса.
Саймон резко уменьшил звук.
— А почему бы и нет?
— У тебя память отшибло? Я же сказала, это была шутка. Мы с тобой не спали в ту ночь.
Он накрыл ладонью ее губы.
— Можно и позже все обсудить, если сейчас не хочешь.
Кларисса замотала головой, и Саймон обнял ее за плечи.
— Ты ведь понимаешь, что поспешила с этим замужеством?
— Понимаю. — Она утерла нос рукавом свитера.
— Ты его совсем не знала. Он мог оказаться серийным убийцей.
— Это верно, — согласилась она. — Зато какая классная свадьба…
— Твой брак был обречен, дорогая. Видик включим? Есть новая кассета.
Кларисса попыталась захлопать глазами и зашмыгать носом на манер Вайноны Райдер в фильме «Реальность кусается», но издала лишь поросячье хрюканье и поняла, что захлебнется в соплях, если не высморкается в течение пяти секунд. Саймон оказался на редкость догадлив.
— Туда, — кивнул он на узкий темный проход. — В конце коридора.
Кларисса растянула губы в подобии улыбки и тяжело зашаркала по коридору, сплошь в золотых дисках, как у всех шишек музыкальной индустрии. Интересно, не солгал ли Саймон насчет полного холодильника жратвы? Часа три во рту крошки не было!
Ванная была оклеена обложками старых пластинок: «Роллинг Стоунз» рядом с «Битлами», а дальше «Лед Зеппелин» и «Линирд Скиннирд» — все ее детство… На потолке обнаружились патриотическая задница Спрингстина, «Аэросмит» и «Уингс».
Сидя на унитазе, она размышляла о Саймоне и его страсти. Музыка. Как давно он увлекается музыкой? Ей вдруг очень захотелось это узнать. И дело даже не в Саймоне — Клариссу интересовала не столько его личность, сколько ответ на вопрос: откуда такая увлеченность?
А знать ей хотелось потому, что сама она была лишена подобного хобби, из которого можно выжать карьеру, машину, дом, телефон, битком набитый холодильник… целую жизнь.
На столике рядом с унитазом нашлась ручка и стопка бумаги, помеченная: «Саймон Инглэнд». У Клариссы не было бумаги с именем. Должно быть, она еще не сформировалась как личность.
Взяв ручку и листок, она принялась составлять список. Список своих увлечений. Он оказался коротким.
1. Покупки.
Без сомнения, хождение по магазинам — ее первая и главная любовь. Она помнила, как щекастой девчушкой таскала за матерью пакеты в обувном отделе «Сакса», и какие хорошенькие там были продавщицы, и как повсюду пахло розами, и как милы были продавцы в галстуках, с улыбкой на губах…
Поразмыслив минут пять, Кларисса черкнула:
2. Еда.
О да, поесть она любит, а также — выпить.
3. Друзья.
Друзья — это неплохо. Если не слишком достают.
4. Сон.
Кларисса молча смотрела на список, затем вычеркнула магазины и поставила сон на первое место. Вот и все. Кларисса не сходила с ума по всему тому, что обычно так нравится людям. У нее не было любимой книги, ей не нравились почти никакие фильмы, музыка, люди, тяжелая работа, легкая работа, работа с девяти до пяти, благотворительная работа; у нее не было хобби, кроме походов по магазинам; также она не слишком любила цветы, спорт, природу, бодибилдинг, танцы, пешие прогулки, животных, теннис (если не считать теннисных костюмов), йогу, пляжи и Диснейленд.
Кларисса вообще многое не любила.
Может, с ней что-то не так?
Полюбуйтесь — женщина двадцати восьми (тридцати одного) лет от роду, которая абсолютно не интересуется окружающим миром. А ведь таких, как она, много, очень много — целая армия равнодушных. Их символом могла бы стать Моника Левински, под флагом, сшитым из пресловутого синего платья. Их всех объединял один и тот же талант — врожденная леность, готовность прогнуться перед любым влиятельным человеком и нахрапистость, свойственная лишь самым ущербным натурам.
Кларисса обозрела свое отражение в дымчатом зеркале, какое положено иметь в доме любому молодому амбициозному модному менеджеру. В зеркале она видела человека, которому нет дела ни до кого, кроме себя и собственного (комфортабельного) существования.
Ей опять захотелось писать. «Чертова беременность, — подумала она. — Только писаешь и ешь… Ешь и писаешь…»
Кларисса села и вдруг заметила пятнышко на своих стрингах (она не носила хэбэшные «бабкины панталоны» с пятнадцати лет). Присмотрелась. Точно, пятнышко. Крохотное. Всего лишь крохотное пятнышко.
Кровь.
— О черт, — сказала она. — О черт. Уже вздумал мне нервы мотать?
