Стою и не могу определиться, что конкретно испытываю. Злость, разочарование, непонимание? Честно говоря, пока не поняла.
А молчание затягивается.
— Ну… я в целом не удивлена, — театрально развожу руками. Правда не удивлена. Подсознательно я была готова, однако надежда, как мы знаем… — Но это сейчас неважно. Глебушка, дико извиняюсь, что прерываю вас, но мне нужно с тобой поговорить. Наедине.
Воронцов снимается с паузы. По щелчку оживает.
— Не вопрос, — в следующую секунду наблюдаю, как обалдевшую от такого хамства невесту хватают за затылок и грубо выпихивают из квартиры. Захлопывают перед ней дверь. Открывают снова и вдогонку швыряют подобранные с пола туфли. Снова захлопывают дверь.
Ух ты. Мощно.
— Я не совсем это имела в виду, но так тоже сгодится, — хмыкаю я, испытывая прямо-таки моральное удовлетворение.
— Мальвина, — нависает надо мной Глеб. — Я тебя очень прошу: не думай того, о чём ты сейчас думаешь.
— А ты знаешь о чём я подумала?
— Это читается на твоём лице.
— Хреново ж ты читаешь по лицам, дружок. Пошли, — спокойно скидываю Кронверсы и кивком зову его в гостиную.
— Могу на мизинчиках поклясться, что всё это одно сплошное тупое совпадение, — бормочет плетущийся за мной Воронцов, отпивая из горла.
— Хорош. Потом бухать будешь, — отбираю виски. — Тут дело поважнее есть.
— Какое дело? Мальвин, я не умею извиняться. Очень хочу, но не умею. Особенно когда не виновен. Это отец херней страдает, клянусь. Его…
— Не скули. Догадалась я, — плюхаюсь на диван, доставая из маленького рюкзачка телефон. — Садись.
— В смысле догадалась?
Блин, вот тормоз.
— Воронцов, сядь уже! — требование послушно выполняют. Даже с излишним драматизмом. — Сядь я сказала, а не падай бревном. Так. А теперь слушай… — ищу в системных папках нужный аудиофайл. И включаю.
Сначала ничего толком не слышно. Только противное шебуршание, какое бывает, когда карман сам набирает звонок. Это продолжается где-то с минуту, а потом раздаются голоса.
— Не думал, что нам доведётся снова встретиться.
— Так это не я вас звала. Это вы меня сюда притащили.
— Не притащил. А попросил прийти.
— Ага. Я так и поняла, когда тот двухметровый амбал не дал доесть мне суп.
Глеб изумлённо вскидывает голову.
— Это что, мой отец? — без труда узнаёт он мужской голос на записи.
— Угу, — брезгливо нюхаю горлышко бутылки. Фу. Какая дрянь. Как это можно пить? Ещё и в чистом виде. — Не болтай. Дальше слушай.
— Сожалею. Но наш разговор не займёт много времени.
— Тогда не тяните трусы за резинку. Ближе к телу, дядя. Ближе к телу.
— Я хочу, чтобы ты оставила в покое моего сына.
— Круть. Аргументы?
— Аргументы? Какие тебе нужны аргументы? Я хочу, чтобы ты исчезла из его жизни. Навсегда.
— Допустим, вы мне тоже не особо симпатичны. Я ж не прошу вас нырнуть ласточкой в жерло вулкана.
— Не смей дерзить, мерзавка! Или до тебя не до конца доходит, с кем ты разговариваешь?
— Попробуйте оскорбить меня ещё раз и плюну вам в рожу.
— Ты нарываешься.
— На что? Я вас не боюсь.
— А зря.
— Это что, угроза? Вы, Виктор Алексеевич Воронцов, светило нашего города, защитник обездоленных, будущий единогласно избранный самый добрый и сердечный депутат, угрожаете… какой-то девчонке?
— Предупреждаю. Не угрожаю.
— А, ну это в корне меняет дело, да. Тогда премного благодарна за участие. Обещаю, я поставлю за вас галочку в бюллетене.
Звук, словно кто-то громко и протяжно выдыхает через ноздри.
— Ты оставишь моего сына в покое или нет?
— Это кто кого ещё достаёт, так на минуточку.
— Подобности мне без надобности. Да или нет?
— А что мне за это будет?
— Я заплачу.
— Сколько?
— А ты девица цепкая. Хвалю. Сколько хочешь?
Несколько секунд молчания.
— Один.
— Один миллион?!
— Один пинок вам под зад и расходимся, как в море корабли. Ну что, договорились?
Снова свист и лёгкий стук: как если бы стукнули кулаком по пластиковым панелям.
— Не заговаривайся, девочка. Иначе можешь нажить себе проблем.
— Девочке очень страшно. Девочка всё осознала. Можно девочке пойти поменять мокрые штанишки?
— Ты на самом деле такая глупая? Или притворяешься?
— На самом деле. Притворяюсь. Понимаю, эта новость вас шокирует, но не всё можно купить.
— Всё. У всего есть цена. А что нельзя купить, достигается другими способами.
— Например?
— Твоя мать работает в больнице, верно? Достойная профессия, очень достойная. А отчим вроде как индивидуальный предприниматель? Занимается грузоперевозками? Будет обидно, если его компания внезапно разорится, а мать попадёт под сокращение. Будет непросто платить за дом…
— Шантаж? Правда? Фу, какая пошлость.
— Не надо некрасивых слов. Это не более чем деловой подход. А это моя визитка. Позвони, как осознаешь всю серьёзность ситуации. Я с радостью выслушаю твои требования. Надеюсь, тебе хватит мозгов не упустить возможность. Ты должна понимать, что для Глеба ты всего лишь развлечение. Очередная из десятка одинаковых. Очень скоро вы всё равно разбежитесь. Так зачем оставаться ни с чем? Всё. Теперь можешь идти.
Снова молчание. Недолгое.
— Нет, Виктор Алексеевич, ошибаетесь. Такая я одна. А вот то, что у нас с вашим сыном может не сложится — тут вы правы. Такое возможно. Но это наше дело и только наше.
Слышится звук открывающейся дверцы.
— Уверен: расставание произойдёт в ближайшее время. Сегодня, завтра, через неделю. Если так, то какой смысл тянуть? Езжай к нему прямо сейчас, и сама в этом убедись.
Шорох.
— Нет, я передумала. Я не буду за вас голосовать, — хлопок и новый скрежет красноречиво оповестил, что из машины благополучно выбрались. — Бабуиновая морда. Угрожать он мне взд…
Ставлю запись на паузу.
— Дальше можно не слушать. Там обычные женские психи, — вопросительно поднимаю глаза на Глеба. — Прикольно, да? — смотрит на меня, не отрываясь. Таким странным взглядом. Даже как-то не по себе. — Что?
— Он тебе угрожал… Я, бл***, его убью, — тело как ужаленное подскакивает с дивана. Хватаю его за кисть, не давая стартануть обратно в коридор.
— Ну и куда ты собрался?
— Еб*льник разбить этой гниде, — вырывается, но я снова в него вцепляюсь мёртвой хваткой.
— Стой. Сядь, — тяну его обратно, да куда там. По силёнкам мы явно не равны. — Сядь, ну же, — садится, но с таким видом, словно под ним заведена пружина и сейчас снова подорвётся. — Чего ты бесишься? Он твой отец или чей? Даже я понимаю, что ми-ми-мишностей ждать от него не приходится.
— Но это переходит все допустимые границы.
— Да пофиг. Ты мне только скажи, насколько реальны его угрозы? Он может навредить моим домашним?
Этот вопрос волнует меня больше всего. Из-за него я и здесь. Иначе бы не приехала. Я на ревнивая истеричка, чтобы бежать сломя голову и уличать в неверности. Тайное всегда становится явным. Рано или поздно. Так зачем гнаться за тем, что само, так или иначе, тебя настигнет? А вот когда дело касается семьи…
Меня сгребают в охапку, усаживая на себя. Сопротивляюсь, но вяло.
— Нет, — со всей серьёзностью заглядывает мне в глаза Воронцов, ласково обнимая ладонями лицо. — Не беспокойся об этом. Ни о чём не беспокойся.
— Знаешь, я пытаюсь, но как-то не получается.
— Мальвина, ты не понимаешь? В твоём телефоне сейчас хранится решение всех наших проблем. Если эта запись просочится в сеть, всей избирательной кампании отца наступит тотальный пизд*ц… Запугивание, шантаж, угрозы, подкуп. Мощнее рычага давления даже я не придумал бы. Не знаю, как ты догадалась включить диктофон, но это просто гениально. Ты гениальная.
