мне?
Я смотрю на него, всё ещё такого родного и любимого, и меня лихорадит от понимания, что больше никогда я не смогу быть с ним. Ведь теперь ни о каком доверии не может быть и речи. А что мне тогда остаётся?
– Но Аля, разве бы ты была со мной, если бы знала правду?
– Никогда. Я тебя боюсь.
Она бросается вниз по лестнице, словно я чудовище, способное причинить ей вред. Навредить моей Але. Ладонь жжёт от удара о стену, следом я утыкаюсь в шершавую поверхность лбом и медленно съезжаю на корточки, царапая кожу, не соображая, что делаю.
Её слова били больно, но по силе не могли сравниться с отталкивающим взглядом расширенных в ужасе глаз. С резкими жестами, с интуитивными блоками в виде растопыренных пальцев рук, что были направлены на меня, предупреждая, что она не вытерпит моих прикосновений, что она не хочет, чтобы я когда-либо оказался рядом с ней.
Бесы, что же я натворил?
Она была не готова к правде, я не успел её подготовить, не смог объяснить так, как следует. Грёбаный придурок, зачем я рассказал ей об Алине? Кому нужна эта правда?
Лучше лечь в больницу, повторно потерять себя, свой разум, чувства и эмоции, но получить возможность быть с ней. Понимая, что не достоин любви, я чувствую, что согласен на сострадание и жалость, лишь бы не ненависть.
Что я делаю? Осознаю, что стою на коленях у открытой входной двери и глухо стучу лбом о стену. Нужно догнать и сказать, что я солгал, что бесы внушили мне эти мысли. Да я сегодня же вечером лягу в психбольницу, поцелую в зад Игоря, или что там ещё нужно сделать, чтобы он почувствовал себя главным. Да всё, что его извращённой душе угодно. А сейчас догнать и объяснить.
Вскочив, я кидаюсь следом, перепрыгивая через три ступеньки, не разбирая этажей и не обращая внимания на встречающихся и шарахающихся от меня соседей. Алю нужно догнать немедленно, пока она не наделала глупостей, пока не поверила в то, что я наговорил.
Она на первом этаже, кому-то звонит. Завидев меня, бросается к выходу. Я следом.
– Аля, подожди, я всё объясню. Аля, мне нужна минута!
Она не собирается давать мне и доли секунды. Бежит по улице, махая рукой, стараясь поймать машину. Взъерошенная, рыдающая, какая-то худая и маленькая. Меньше чем обычно. Тонкие ноги-палочки в ботинках на каблуках дрожат, словно вот-вот сломаются. Когда она успела так похудеть? Куда я смотрел?
Да чего я довел её, заставив разбираться в своей сломленной судьбе, барахтаться в болоте, в котором увяз по горло. Я только что сам сказал, что грёбаный специалист в своей проклятой профессии, я же понимаю, что бесы крепко держат меня за ноги. Они никогда не отпустят. Либо я утону один, либо с ней. Нужно её отпустить, но вместо этого я продолжаю преследовать.
В тот момент, когда я почти настигаю её, Аля, понимая, что не сможет убежать и что она слишком хорошо воспитана, чтобы начать посреди оживлённой улицы кричать и звать на помощь, кидается через дорогу. Две полосы в одну сторону, две в другую. Понимаю, что уже не хочу гнаться за ней, замираю, показывая, что погоня прекращена, я собираюсь уйти. Но она не смотрит на меня, не понимает моих намерений.
– Аля, стой! – кричу что есть мочи. – Стой, идиотка! – А голос будто не мой. Сильный и глубокий, словно я вкладываю в него всю душу, словно согласен умереть, когда закончу её звать. Да так и есть на самом деле. Лишь бы с ней ничего не случилось.
И она слушается. Замирает и оборачивается на меня. На её лице – удивление, она не ожидала, что послушается моего крика, прозвучавшего на шумной улице приказом. Шок длится долю секунды, и перед ней, буквально в пяти сантиметрах, с громким сигналом проносится мусоровоз, едва не зацепив мою Алю, почти сбивая её. Прохожие без особого интереса, осуждающе поглядывают на нас. Аля отскакивает назад, пугаясь проезжающей так близко от неё машины, а мусоровоз всё сигналит и сигналит, тормозя. Сигнал громкий, протяжный и мерзкий, рвущий перепонки. Затмевающий прочие звуки улицы. В том числе мой крик и еле слышный скрип-гудок ржавой шестёрки, на полосу которой выскакивает Аля.
События длятся пару мгновений, но для меня они растягиваются на вечность. Словно мои бесы, окончательно обнаглев, замедлили время, чтобы я от начала и до конца «насладился» моментом, потому что в прошлый раз видел лишь результат аварии.
Говорят, что на долю людей не выпадает несчастий больше, чем они могли бы выдержать. Либо мой ангел-хранитель от меня отказался, либо слишком хорошо обо мне думает. Не знаю, верю ли в Бога, но в эту секунду почему-то подумалось именно о нём. Так всегда делают врачи и пациенты, если ситуация безнадёжная. Начинают молить о чуде.
Но чуда не случается. А мне давно уже следует верить только в пожирающих мой мозг демонов.
Мгновение – Аля слушается меня, замирает, и мусоровоз проносится мимо. Она почти спасена. Мгновение – Аля испуганно оборачивается, смотрит в мою сторону. На её лице отражается потребность в моей защите. Это инстинкты, которые ещё не успели пропасть после того ужаса, что я вывалил на неё только что. Её руки тянутся ко мне, к её мужчине, который обязан помочь. Если бы мог, я бы заслонил собой, я бы спас. Несусь со всех ног, но не успеваю. Мой крик: «Обернись!» – она не слышит. Я яростно жестикулирую в нужном направлении и бегу к ней. Мгновение – на лице таксиста кавказской национальности отражается паника, парню не более двадцати лет. Вижу, что его глаза готовы вылезти из орбит. Шестёрка замирает, но поздно – моя Аля лежит перед ней на асфальте.
Пальцы печатают номер экстренной службы спасения, голос звучит ровно, потому что я делаю то, что необходимо.
– Авария. Машина сбила пешехода, молодую девушку. Срочно нужна карета скорой помощи.
– Говорите адрес.
Озираюсь по сторонам. Мать вашу, я живу тут третий год, почему в голове лишь адрес родителей? Через пару секунд взгляд цепляется за табличку с номером дома, и я сообщаю его оператору, после чего сбрасываю звонок и кричу:
– Я врач, отойдите все!
Кровь бьёт в висках, мешая соображать. Руки трясутся так сильно, что я не могу дотронуться одной до другой. Понимаю, что, если поддамся чувствам, лягу замертво рядом с Алей, поэтому включаю выработанную за годы учёбы холодность и
