— Все, — тихо сказала она, и ее слова услышал только Боря Краснин, оказавшийся ближе всех.
Он взял ее под руку, чувствуя, что ее тело становится тяжелым. Еще мгновение, и Любовь Ивановна потеряла сознание. Несколько часов она находилась в беспамятстве. Она открывала глаза, и тут же тяжелые веки спешили сомкнуться. Она пришла в себя уже дома. Из-за закрытой двери доносились чьи-то приглушенные голоса. Приподнявшись на локтях, Любовь Ивановна сразу выхватила взглядом фотографию Гоши в рамочке, с траурной лентой. Она снова тяжело опустилась на подушку и прошептала:
— Значит, это все-таки правда.
В этот момент дверь чуть приоткрылась — заглянула однокурсница Гоши Таня Зотова. В ее покрасневших глазах Любовь Ивановна увидела вопрос. Девушка только собралась задать его, но увидела, как Гошина мама отвернулась к стене. Понимающе кивнув, Таня снова осторожно закрыла дверь. Но прошло несколько минут, и вторую попытку предпринял Боря. Он негромко постучал и, услышав «войдите», решительно открыл дверь.
— Это я, тетя Люба. Можно? — в ответ та вяло сделала пригласительный жест и вопросительно посмотрела на него. — Приехала ваша сестра.
— Лида?
— Да. Лидия Ивановна.
— Зачем? — обреченно спросила Любовь Ивановна и закрыла глаза. — Мне не нужны утешители. Разве можно утешать меня? Я виновата во всем и не желаю слышать ничьих соболезнований. Это понятно?
Борис оторопело смотрел на ее бледное лицо, растрепанные волосы. Глаза ее блестели, но не тем влажным блеском — предвестником слез. Любовь Ивановна выглядела крайне возбужденно. Когда все разошлись, Боря боялся оставить ее одну. Вместе с Таней он очень обрадовался приезду близкой родственницы. Им казалось, что присутствие близкого человека — это всегда поддержка. Однако Любовь Ивановна была настроена иначе:
— Пусть все оставят меня в покое, — мрачно произнесла она и снова закрыла глаза.
— Лидия Ивановна тоже?
— В первую очередь!
— Хорошо, но, может быть, вы передумаете?
— Нет, я не хочу ее видеть. Я буду смотреть на нее, вспоминать похороны мужа. Она ведь приезжает только на похороны. Другого повода для встреч словно бы и нет. Родная кровь — чужие люди, — горько усмехнулась Любовь Ивановна. — Я ведь Лиде первой сказала, что не допущу судьбы отца для своего сына. Гоша так мечтал пойти по его стопам, стать настоящим профессионалом. Он столько говорил об этом, а я ждала, пока она передумает. Мне казалось, что он не понимает, о чем говорит, что в нем еще слишком много романтики… Ты знаешь, Боря, я ведь запретила ему поступать на юридический. Я устраивала ему истерики, жуткие сцены, представляешь? Я так извела его, рисуя постоянный риск профессии следователя, говорила, что не переживу, если с ним что-то случится. А ведь пережила. Вот говорю с тобой, а его больше никогда не будет, никогда. Все потому, что он выбрал не свой путь, он просто пожалел меня… Боря!
— Да, я слушаю.
— Никогда никого не жалей. Прислушивайся к себе, своим желаниям, даже если тебя будут называть эгоистом, неблагодарным.
— Хорошо, тетя Люба.
— Ты говоришь с поспешностью, желая поскорее окончить наш разговор. Я все понимаю. Только пообещай никогда никому не уступать из любви или жалости, когда точно знаешь, что уступка не принесет тебе ничего хорошего.
— Я осознанно выбирал профессию, я стараюсь не противоречить себе.
— Это замечательно, Борис. Теперь только будь осторожнее. Опасность обычно поджидает там, где ты вовсе не предполагаешь…
— Я постараюсь, — Краснин кивнул, взялся за ручку двери, собираясь выйти из маленькой, душной комнаты. Любовь Ивановна подняла руку, подзывая его к себе. Боря вернулся, подошел к самому дивану.
— Что, теть Люб?
— А ведь ее на похоронах не было, — прошептала она. И хотя имя не было названо, Борис прекрасно понял, кого Любовь Ивановна имела в виду.
— Не было, — согласился он, отводя глаза.
— А ведь она тоже виновна. Она оттолкнула его, она разбила ему сердце. Ты ведь должен знать, как он любил эту девку, — Любовь Ивановна сжала кулаки, в бессильной злобе застонала. — Продажная девка, шлюха! Я всегда, всегда чувствовала, что она не та, за кого себя выдает.
— Зачем вы так, — Борис поморщился, но гневный взгляд Любови Ивановны отбил ему охоту защищать Ксению.
— Ты что, не знаешь, чем она зарабатывает на свою никчемную жизнь? — со злой усмешкой спросила она.
— Честно говоря, я давно не видел ее. Только разговаривал по телефону, когда говорил ей о… когда сказал о Гоше„.
— Она торгует собой и подругу завела — известную проститутку, Риту Маслову. Не могу поверить, что говорю о девушке, которую любил мой сын… Думаю, что Гоша узнал о ее похождениях. Сам узнал, или подсказал кто — какое это теперь имеет значение? Это могло сильно не понравиться… Есть такой закон, по которому то, чего человеку не нужно знать, ему обязательно вложат в уши. Я давно знала, но говорить об этом с ним не могла. Я ведь знала, что он продолжает любить ее. Он говорил тебе, что любит ее, Боря, говорил?
— Он редко был откровенным в последнее время, — ушел от ответа Краснин. Он был в курсе всех последних любовных приключений товарища. При этом Гоша был на себя не похож. Борис видел, что он просто идет по течению. Он пытается погрузнуть в бесконечном водовороте коротких интрижек, бесстыдно пользуется своим обаянием и обманывает своих спутниц. Он встречался одновременно с двумя-тремя девушками, беззастенчиво пользуясь их доверием, играя их чувствами. Последнее время Гоша был особенно циничным, полным беспочвенной иронии. И о Ксении Борису было известно, что она действительно завела странное знакомство со своей однокурсницей с не самой хорошей репутацией. Краснин не задумывался о том, что их может связывать. Он знал только, что мать Ксении в больнице, что Ксении приходится не сладко. О том, что она выбрала путь, о котором говорила Любовь Ивановна, Борис слышал впервые. Так случилось потому, что его это особенно не интересовало. Сейчас он был в растерянности. Он не осуждал Ксению, но и радости не испытывал. Ему было обидно за Гошу:
наверняка он очень страдал. Он долго не выпускал Ксению из виду, незаметно появляясь там, где предполагал встретить ее. Ему было непросто в один миг вычеркнуть ее из жизни. Борис был уверен, что Гоша страдал до последнего дня. И может быть, правы те, кто открыто говорит о его самоубийстве. Он ведь только внешне всегда был спокойным, терпеливым, любившим больше слушать, чем говорить. Борис знал, что он — вулкан, извержение которого может состояться в самый неожиданный момент. И оно случилось. Боря зажмурился, он вдруг четко представил себе степень отчаяния Гоши в те последние мгновения…
