— Но не убил.
— Если бы я не успел туда…
— Но ты успел. Теперь все в безопасности.
Они не упоминали о ребенке, которого носила Марси. Может быть, будет еще один пострадавший от свирепого сумасшествия Ральфа Харрисона. У Лаки родился первый ребенок, а второй ребенок Чейза мог в тот же день умереть. Ему была невыносима даже мысль об этом.
— Все равно, — с волнением произнес он, — мне ненавистно, что это случилось именно сегодня.
— Об этом забудь! У тебя достаточно забот, чтобы еще об этом беспокоиться.
Заботы Чейза просто сводили его с ума. Чтобы как-то заглушить мйсли об этом, он спросил:
— Как чувствует себя Девон?
— А как ты думаешь? Как будто она только что родила ребенка… Я сказал ей, что знаю, как она себя чувствует… Так я думал, она тут же вскочит с постели и влепит мне по голове. — Он рассмеялся, несмотря на мрачность обстановки.
Чейз выдавил из себя подобие улыбки.
— А, хм, беби? — хрипловатым голосом спросил он. — Как она?
— Прекрасно, хоть и появилась на несколько недель раньше срока. Педиатр осмотрел новорожденную. Ему хочется понаблюдать за ней в течение нескольких дней, но он говорит, что все рефлексы у нее нормальные, легкие и все остальное развито хорошо. — Он расплылся в широкой улыбке. — Орет очень громко.
— Это хорошо, Лаки. Просто замечательно!
У Чейза сжало горло, и он не мог проглотить застрявший в нем комок. Он застенчиво откашлялся и сморгнул набежавшие на глаза слезы. Лаки положил ему руку на плечо, утешая:
— Послушай, Чейз, с Марси все будет о'кей. И с ребенком. Я знаю. Я это чувствую. Разве я когда-нибудь говорил тебе неправду?
— Сколько раз.
Лаки нахмурился.
— Ну, не в этот раз. Подожди — и увидишь.
Чейз кивнул, но слова эти его не убедили. Лаки пристально поглядел на него, стараясь усилием воли пробудить в нем оптимизм и уверенность в будущем. Последние два года подорвали у Чейза веру в удачу. Сегодняшние события только подкрепили его скептицизм и сомнения в благосклонности фортуны.
Оставив брата, Лаки пошел к остальной семье, собравшейся в комнате для ожидания. За эти полдня медицинский персонал познакомился со всеми Тайлера-ми. Сейчас в родильном отделении у них находились две миссис Тайлер. Одна из сиделок разносила всем свежий кофе.
Чейз повернулся спиной к освещенному коридору, его настроению больше соответствовал мрак за окном.
«Я беременна». Сначала он просто растерянно уставился в голубые глаза Марси. Он не мог двинуться, не мог говорить, не мог ничего понять, кроме этого слова, только молча глазел на нее. Потом локоть Пэта привел его в чувство.
— Чейз, ты слышал, что она сказала?
Он сгреб Марси в охапку и понес сквозь разломанную дверь спальни. Пэт, поручив двум помощникам присматривать за Харрисоном и домом на Сассафрас-стрит, последовал за Чейзом по пустым комнатам.
— Я вызову санитарную машину.
— Пропади она пропадом. Я быстрее довезу ее сам.
— Черта с два довезешь! Убьешь себя и невинных людей! Забудь об этом. Если не хочешь ждать «санитарку», клади ее в полицейскую машину, я отвезу вас.
Он держал Марси на коленях на заднем сиденье полицейской машины, отделенном решеткой от Пэта. Тот включил и сирену, и мигалку. Время от времени он говорил по своему радиопередатчику с приемным покоем, предупреждая, что они на подходе. «Дворники» беспрестанно щелкали, пытаясь справиться с проливным дождем. Эта дорога в больницу приобрела для Чейза какой-то нереальный характер, как будто он наблюдал за ней со стороны, находясь вне своего тела.
Так как он не стал тратить время на поиски зонтика, волосы Марси были мокрыми от дождя. Капли дождя бусинами рассыпались по ее лицу и шее. Должно быть, Пэт захватил ее блузку, потому что Чейз не помнил, чтобы он ее поднимал. Он закутал плечи Марси в нее, но не стал возиться с надеванием рукавов и с застегиванием пуговиц. Он трогал ее волосы, ее бледные щеки, ее шею, а она продолжала смотреть на него настороженными, полными слез глазами. Они ничего не сказали друг другу.
В приемном покое ее сразу перенесли на каталку и увезли.
— Кто ее акушер? — спросил дежурный врач.
Все выжидательно посмотрели на Чейза.
— Я… я не знаю.
Помещение ее в больницу сопровождалось бесконечным количеством вопросов и заполняемых формуляров. Когда с этим было покончено, он вернулся в отделение «Скорой помощи». Там ему сообщили, что Марси уже перевели наверх, в родильное отделение, и что ее доктор сейчас подойдет.
Еще до осмотра гинеколог задал Чейзу много вопросов относительно нападения.
— Вы не знаете, ее изнасиловали?
Ошеломленный, растерянный, он покачал отрицательно головой.
— Была хотя бы попытка введения?
— Не думаю, — ответил он, с трудом выдавливая из себя слова.
Доктор успокаивающе похлопал его по руке.
— Я уверен, мистер Тайлер, что все будет в порядке.
— А что будет с ребенком?
— Я дам вам знать.
Но не дал. А прошло уже почти два часа. Пэт успел съездить в участок, разобраться с Харрисоном и вернуться, но до сих пор им не сказали ни слова о состоянии Марси и ребенка.
Что они там так долго делали?
Может быть, они не могли остановить кровотечение? Может быть, ей делали срочную операцию? Может быть, ее жизнь и жизнь ребенка были в опасности?
— Нет!.. — Чейз не сознавал, что простонал это слово вслух, пока не услышал звук своего собственного голоса, молящего судьбу, молящего Бога.
Марси не может умереть. Не может! Она стала слишком важна для него. Он не может потерять ее сейчас, когда он только что понял, как она для него дорога. Ему вспомнилось, о чем спросил его Лаки сегодня днем. Днем? Казалось, прошла уже целая вечность. Лаки спросил его:
— Что самое плохое может с тобой случиться, Чейз? Самое худшее?
Возможно, он знал ответ на этот вопрос уже тогда. Телефонный звонок Девон помешал ему в то время сформулировать ответ, сейчас он сам себе задал этот вопрос.
Ответ, четкий и развернутый, был у него готов: после потери Тани, потери их ребенка худшее, что могло с ним случиться, — это полюбить снова. Со всем остальным он мог справиться.
Пьянство, тяжелая травма на родео, постоянные увечья, может быть, смерть… Профессиональное и личное банкротство… Какое бы несчастье ни приготовила ему судьба, он принял бы его как должное, потому что считал, что лучшего не заслужил. Считая себя частично виноватым в смерти Тани, он искал наказания. Он лелеял несчастья, как душевнобольной садовник, который предпочел бы сорняки цветам. Ничего не могло случиться с ним худшего, чем потерять семью… ничего, кроме одного: полюбить еще раз.
