— Боже, я люблю этот вид.
Однако она говорила не об озере. И Лолли это знала. Линзы были направлены на пляж. Там были мужчины-вожатые и детишки из фледжлинга, они проходили обычные плавательные тесты, разбившись на группы.
Три кузины устроились у перил крыльца, передавая друг другу бинокль. На вожатых были шорты, рубашки, скрывающие мускулы, и свистки вокруг шеи. Они шутили с детишками, стараясь снять с них напряжение.
Даже с расстояния и без всякого бинокля Лолли испытала чувство радости узнавания. Высокий темноволосый парень был Коннор Дэвис.
Она пока еще не видела его вблизи. Прибытие скаутов было слишком беспорядочным и заняло все их время и внимание. И когда настала ее очередь смотреть в бинокль, она притворилась, что отдает всем ребятам равное внимание. Но конечно, это было не так.
Коннор Дэвис вырос еще больше, он все еще был худым, зато его плечи стали шире. Он уже загорел, может быть работая на воздухе со своим отцом, и, казалось, прекрасно себя чувствовал, общаясь с детьми, словно был рожден для этого.
Лолли настроила бинокль, гадая, что между ними изменилось и что осталось тем же, осталось ли воспоминание от их дружбы, или они теперь будут друг для друга незнакомцами. Она знала, что изменилась и что это очевидно. Теперь ей почти восемнадцать, и она повидала мир. Она говорит по-французски и выдержала трудные экзамены.
Однако внешне Лолли не изменилась. Она все еще была толстушкой и изгоем среди более хорошеньких и более популярных девочек. Вместо того чтобы ходить с мальчиками на танцы в школе, она вечно пропадала в комитете по оформлению и преуспевала в этом. Учась в школе, она магическим образом превратила зал для тренажеров в чудесную страну Дикого Запада и заморских фантазий или просто в сцену из кино «Мужчина в черном». Она выросла, привыкнув скрывать тот факт, что одинока и несчастна. Ее юмор и активное отношение к жизни были тщательно выстроенным фасадом. Все вокруг считали, что она превосходно справляется с украшением спортивных залов, что она прекрасный друг, умная, но непривлекательная студентка. Лолли и сама старалась принять себя такой. Она пыталась быть счастливой — или хотя бы довольной. Иногда это у нее получалось, и она забывалась ненадолго, но потом что-то происходило, чтобы напомнить ей о том, что это иллюзия.
Вот как сегодня. Она должна была надеть купальный костюм, последний из нарядов, который был для нее предназначен. Все утро должно было быть посвящено занятиям по спасению на водах, одному из главных достижений лагеря «Киога». Бабушка и дедушка Лолли гордились тем, что каждый скаут в лагере учился спасению на водах, несмотря на то что толстяки должны были втискиваться в тесные купальники.
Фрэнки положила локти на перила, чтобы поправить бинокль.
— Удивительно сознавать, что тебе нравятся ноги парня? — спросила она мечтательно.
— Вероятно, — также мечтательно отвечала Дэйр. — Дай мне бинокль, и я тебе отвечу.
Лолли взяла доску и посмотрела на дневной график, притворяясь, что не слушает. Иногда ее поражало, как ее кузины стонут по поводу разных парней. По большей части это было просто смешно. Она не понимала, как они — как всякая девушка ее возраста — могут придавать такое большое значение тому, как люди выглядят. Затем, бросив взгляд на высокого темноволосого мальчика у берега озера, она ощутила глубокий внутренний зов и поняла, что, пожалуй, она понимает, во всяком случае немного.
— Нам лучше идти, — сказала Дэйр, хватая свою сумку с макияжем. — Нам нужно разбить девочек на плавательные группы, и после завтрака я хочу начать чтение хоралов для вечера пятницы. Я думаю, тема девственницы будет как раз кстати. — Дэйр любила все выполнять скрупулезно. Она была хороша в этом, как Лолли была хороша в трансформации иллюзий. Вместе они составляли отличную команду на лето.
Фрэнки отложила бинокль, они вошли в хижину и натянули футболки. Лолли испытывала знакомое чувство зависти. Как хорошо, думала она, так беззаботно относиться к своему телу. Фрэнки и Дэйр заслуживали этого. Они обе были стройными, и Фрэнки сделала по секрету пирсинг на своем пупке.
Лолли слышала, как ее кузины возятся в соседней комнате, готовясь к уроку плавания. Она завидовала тому, что они сестры. Они часто ссорились, но были верны тому, что имело значение, между ними была связь, которая продлится всю их жизнь.
Лолли переоделась в душевой. Она не старалась притвориться, что не стесняется. Это было глупо, они были ее кузинами, и все-таки полнота превратила ее в одиночку. Быстро, как только могла, она переоделась в купальник.
«Коннор. Я снова увижу Коннора Дэвиса». Она пыталась утишить восторг ожидания, но у нее не получилось. Она просила себя отнестись ко всему этому просто. Может быть, он не такой классный, как она запомнила. Может быть, он весь состоит из стероидов, или у него прыщавое лицо, или, может быть, он превратился в страхолюдину. Натянув свежую футболку поверх купальника, Лолли решила, что есть только один недостаток в превосходной дружбе, которую они делили каждое лето. И этим недостатком был глубоко похороненный секрет, о котором она забыла. И вот теперь эта правда выплывает на свет. И эта ужасная, пронзающая, глубоко спрятанная правда заключалась в том, что она была безнадежно влюблена в Коннора Дэвиса.
Ну конечно, это было так. Как могло быть иначе? Он был сильным, быстрым и добрым, и она всегда знала, на каком с ним свете, потому что он не притворялся и не лгал. Он был превосходным другом, и это было замечательное лето для дружбы — не считая того, что она совершенно втюрилась в него.
Не имело значения, что она не виделась с ним последние три лета. Это только сделало его образ более совершенным в ее глазах. Иногда она пыталась вообразить бесценные мгновения, которые могли происходить между ними. Могла ли она сказать, в какой момент он стал не просто нравиться ей, а превратился для нее в принца Очарование?
Пожалуй, она знает, что мгновением, когда она поняла без сомнений, что ее сердце потеряно, была ночь, когда она проколола ему ухо и вдела сережку. Она не знала этого тогда, но это было их последнее лето вместе, так что, может быть, в этом акте было что-то символическое. Он хотел, чтобы ему прокололи ухо, по причинам, которые, как она подозревала, имели отношение к его бунту против ненавидимого отчима. Коннор мог бы сам проколоть себе ухо, только она боялась, что он бы не справился или только навредил себе. Она шагнула вперед, притворяясь, что она стоик, и опасаясь, что может в любой момент упасть в обморок. В лагерном медпункте, используя стерильный ланцет и деревянный молоток, она проколола ему ухо и расплакалась, когда слезы навернулись на его глаза.
