– Думаю, у меня впали лёгкие.
– Нет, – говорит он ровным странным голосом. – Иначе ты не смогла бы прокричать моё имя.
Он не похож на себя обычного, поэтому я смотрю вверх. Но он не смотрит на меня, и его взгляд упирается в женщину, лежащую на ковре. Глаза у Елены открыты, а шея странно изогнута, и она не движется. Тот треск, что я услышала, был переломом шеи. Василий убил её.
Мне даже не жаль её. Она была сукой.
– Отличная работа, – говорю я ему.
– Это было легко, – бесшумно бормочет он. – Просто один щелчок, и все проблемы решены, кроме одной. Теперь у Братвы нет лидера. Мы превратимся в пыль, как муравьи без королевы.
Я хмурюсь. Это звучит поразительно, это не мой Василий. Я хлопаю его по плечу, вытирая пятна сажи с его рукава.
– По мне так ты теперь главный.
– Нет, – говорит он мягким голосом, продолжая смотреть на мёртвое тело Елены. – Картина испорчена. С её помощью мог бы показать им, что я непросто солдат. А теперь я просто ещё один амбициозный выскочка.
– У тебя всё ещё есть картина, – указываю я. – Просто ей необходимы реставрационные работы.
Вспоминаю о меме в интернете о пожилой итальянке, которая пыталась восстановить бесценную картину с Иисусом и полностью уничтожила её. Её картина больше напоминала оплавленную голову, чем шедевр. Думаю, «Мадонна и волк», узнав о подобном обращении, безумно хихикали бы.
Василий касается моей щеки, гладя большим пальцем.
– Сейчас не до смеха, милая.
Его прикосновения нежны, но слова напоминают упрёк. Не могу судить, расстроен ли он из-за меня, поэтому захожу с другой стороны.
– Скажи мне, Василий, что меняет картина?
– Что ты имеешь в виду?
Одной ногой я подталкиваю обгоревшую раму. Даже это небольшое движение заставляет мои рёбра гореть, но я игнорирую их.
– Расскажи, что делает картина, – повторяю я. – Как она делает тебя лидером?
Его ошеломлённый взгляд исчезает, глаза сужаются, и он становится больше похож на самого себя. Пальцами он продолжает гладить мою щеку, развозя микробов. Я решаю, что мне нравятся его микробы, и мне нравится он.
– «Петровичи» владели «Мадонной» годами. Это был символ нашей власти.
– У неё была картина, – указываю я. – А теперь она лежит на ковре со сломанной шеей.
У него губы вытягиваются в линию – признак того, что Василию не нравятся мои аргументы.
– Разве ваша группа, не уважающая человека, у которого была картина, сожгла бы её? Это большой мятеж. Кроме того, динь-дон! Ведьма мертва. Ты её убил. И не можешь быть единственным, кто её не ненавидел. Чёрт, да я знала её пять минут и уже возненавидела её. А как насчёт того, что счёта твоих врагов опустели в твою пользу? Разве они не в проигрыше уже?
Он продолжает гладить мою щеку и молчит. Наконец, он выдаёт.
– Возможно... возможно, ты права.
– Конечно, я права, – отвечаю я, рассмеявшись, что он может в таком сомневаться.
Я всегда права. Мой разум – хранилище знаний. Не сообщаю ему об этом потому, что он и так это знает. Наверное, просто отвлёкся или забыл.
– И что ты будешь делать теперь? – спрашивает он меня.
– Ждать Дениэла, – отвечаю я. – Он будет здесь через несколько часов. Полагаю, нам стоит быть где-то поблизости, чтобы объяснить ему, что мы больше не нуждаемся в его услугах.
Мне становится немного грустно от этих слов.
Потому что, на самом деле, это место, где наши пути расходятся. Василий возьмёт свою Братву, а я... ну... я сделаю что-нибудь с собой. Поеду домой, наверное. Вернусь в мир анонимных взломов и игр с банковскими счётами, чтобы развеять скуку.
Василий не хочет этого слышать, но правда в том, что со мной ему быть нельзя. Его авторитет будет подорван. Люди подумают, что раз он связался с сумасшедшей женщиной, то и сам не в себе, или идиот. Я не смогу быть с ним открыто, потому что меня никто не поймёт.
Конечно, Василий хотел бы иметь меня при себе. Спрятать в лесу на даче. Думаю, такие маленькие рамки звучали неплохо раньше. Мир, тишина и порядок. Не нужно ничего делать, кроме работы на компьютере для помощи Василию в каких-нибудь взломах.
Но... я поменяла мнение. Больше не уверена, что всё ещё хочу уединённого мира и заключения. Вспоминаю часы, проведённые в квартире Василия. Там было удивительно одиноко. За короткое время я привыкла, что мой волк всегда рядом, осыпает меня вопросами, дразнит и занимается сексом. Ласкает меня. Находит мою точку G. Заказывает мне определённые обеды, которые, как он знает, я буду есть, потому что заботится обо мне. Думаю о жизни на его далеко запрятанной даче, где буду видеть его, только если он отложит свои дела и найдёт в графике время заняться со мной сексом.
Это не жизнь, ненастоящая. Не хочу быть последней.
Поэтому я поеду домой с Дениэлом, а Василий будет управлять Братвой своим железным кулаком, как и всегда.
Глава 35
Василий
– Давай, идёмте, – я указываю жестом на Наоми и мальчика.
Переполох приводит к тому, что персонал, нанятый для проведения вечеринок, мечется. Я машу пистолетом на них.
– Уходите, вам нечего здесь делать, – кричу я им по-русски.
Они разлетаются, как мухи.
– Почему ты не убил её раньше? – спрашивает меня мальчик.
– Не так давно я убил её брата. Убийство Елены так скоро дестабилизировало бы организацию. Когда совет предложил мне контроль за выполнение небольшой задачки, я схватился за это. Я был бы убит вскоре после этого. Моя ошибка. Я недооценил её, и мы все пострадали.
– Но ты же Василий Петрович, – протестует мальчик. – Я слышал о тебе. «Волк Петрович». Неправильно вдохнёшь, и он убьёт тебя. Даже, если ты ему родная сестра.
Упоминание о Кате заставляет мои колени согнуться. Убийство Елены не сможет отмотать время назад и восстановить картину в целости. Сегодня я стал мишенью не только Петровичей, но и Достонеевых. Моя сестра – цель. Прекрасная блестящая женщина, которую я полюбил, стоит передо мной и тоже является целью.
Я пойду к Достонееву и пожертвую жизнью, умоляя о жизни для моей сестры и защиты Наоми.
– Если я появлюсь перед советом с пустыми руками, меня убьют. Мне лучше уйти. Наоми, я смогу защитить тебя, пока не придёт твой брат. А ты, малыш, сможешь сбежать в безопасное место со своим братом?
– Но ты всё ещё можешь быть лидером.
Мальчик похож на собаку, вцепившуюся в кость. Он её не отпустит.
– Теперь я никто.
– А кто ты был раньше? – спрашивает он.
– И раньше я был никем. Я вылез из грязи, нищеты и мусора.
Наоми кладёт руку мне на плечо.
– Я пойду за тобой.
– Как и я.
– Я тоже, – пищит десятилетний мальчик.
Старший мальчик спас его, пока мы с Наоми были заняты Еленой.
Я смотрю на них.
– Без Братвы у меня ничего нет. Всё, что у меня есть, принадлежит Братве.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Наоми.
Мальчик вставляет.
– Это правда. Когда Братва принимает тебя, то даёт тебе всё, но временно, на определённый период, пока ты в банде. Когда ты уходишь, то уходишь только с тем, с чем пришёл.
Я показываю Наоми мои пустые руки.
– Когда я вошёл в банду, мне было десять, у меня была только сестра. Поэтому я ухожу ни с чем.
Она чешет голову.
– Но у меня есть деньги и доступ ко всему. Сможем ли мы купить себе дорогу?
– Нет, – качаю я головой, смущённый её щедростью.
Как она хочет остаться с кем-то вроде меня? Испорченным и осквернённым?
– Братство строится на верности.
– Так что бы сделал глава Братвы в случае переворота?
– Он созвал бы своих солдат домой, – отвечаю я ей. – Задумал бы проверки на верность. Посмотрел бы, какие люди остались верны, независимо от того, подвергаются ли новые правила сомнениям. А затем произведёт зачистку и установит свои правила.
– Тогда сделай это, – отвечает Наоми, гладя мой рукав.
Мальчишка рядом с ней кивает.
