Каллан сжимает меня крепче, стоя неподвижно, как статуя, пока Сэм заканчивает свою проповедь. Он говорит красноречиво, мягко и заставляет Фрайдей повернуться и уйти, вытирая глаза уголком носового платка. В конце концов, он говорит:
— Мы передаем тебе дух этого ребенка, Господь. Мы вверяем его твоей заботе, чтобы ты мог охранять его в вечности. Да, Благослови его и храни всегда. Мы называем его..?
Сэм вопросительно смотрит на нас с Калланом. Мы оба отвечаем одновременно.
— Мы называем его Джозеф.
***
— Ну, и что теперь? — Шейн выпивает очередной шот виски и кривится. Тина протягивает ему еще одну порцию, что удивительно, но я думаю, что она сама хотела бы напиться. Но поскольку не может, то помогает своему мужу, вливая ему в горло крепкий алкоголь. Шейн указывает пальцем на Каллана, а затем нацеливает его на меня, как будто это наступательное оружие. — Лос-Анджелес? Или Нью-Йорк? И не говорите мне, что вы, ребята, не собираетесь разобраться с этим раз и навсегда и, наконец, быть вместе, потому что я буквально пырну вас ножом.
Через три стула от нас шериф Мейсон замирает с кружкой пива на полпути ко рту. Она поворачивается, чтобы посмотреть на Шейна, нахмурившись.
— Не в буквальном смысле, конечно, Аманда. Более образно, — говорит Шейн.
— Рада это слышать.
Когда он снова поворачивается к нам с третьим шотом в руке, на его лице появляется свирепая гримаса.
— Я сделаю это, — шипит он. — Я знаю отличное место, где можно спрятать труп. Ммм. Кстати говоря, означает ли это, что ты не останешься на похороны своего отца?
— Ни за что на свете, — говорит Каллан. — Утром она возвращается в Лос-Анджелес, а я — в Нью-Йорк. У нас обоих есть некоторые... дела, с которыми нужно разобраться. После этого мы переезжаем в Колорадо.
Шейн чуть не выплевывает виски.
— Чего?
— Это где-то посередине, Шейн. И мы оба будем ближе к Порт-Ройалу, так что хватит жаловаться.
Никогда не думала, что захочу быть ближе к Порт-Ройалу, но теперь, когда моего отца нет, ну, думаю, что это так. Здесь похоронена моя мама, и Джо, а теперь и Джозефа похоронили здесь по всем правилам. Мне кажется правильным, что мы можем время от времени возвращаться сюда и навещать их.
— Полагаю, вам обоим повезло, — говорит Тина. — Вы творческие люди. Вы можете работать в любой точке мира.
— Именно. — Я поднимаю свою порцию виски, и парни чокаются со мной бокалами. — И в Колорадо есть много всего, что можно нарисовать и сфотографировать.
Каллан украдкой улыбается мне. Он легонько целует меня, убирая с моего лица выбившуюся прядь волос, и нежно касается губами моей щеки.
Мое сердце так переполнено. Когда Эзра позвонил и сказал, что мне нужно вернуться сюда, для меня это было самой тяжелой вещью в мире. Я не думала, что справлюсь. Тьма, которая ассоциировалась у меня с этим местом, тьма, которая подпитывала моих демонов, угрожала затащить меня под землю раз и навсегда. Я и представить себе не могла, что, вернувшись сюда, смогу что-то исправить. Упокоить некоторых из этих демонов. Не настолько глупа, чтобы думать, что свободна от багажа, который таскала с собой с тех пор, как уехала двенадцать лет назад, но теперь… я не знаю. Теперь, так или иначе, этот багаж кажется более управляемым. Надеюсь, что в какой-то момент в будущем у меня возникнет ощущение, что тяжесть моего бремени станет едва заметной.
Каллан снова осыпает меня поцелуями.
— Пойдем со мной, — шепчет он. — Я хочу тебе кое-что подарить. — Думаю, что паника должно быть отразилась на моем лице. Он смеется. — Не волнуйся. Ничего страшного.
Стоя перед баром, Каллан достает из кармана что-то, от чего у меня щиплет глаза: это одноразовая камера, точно такая же, как те, что он давал мне, когда мы были детьми. Он выглядит паникующим, даже почти смущенным.
— Я думал о том, чтобы просто дать тебе цифровую камеру. Тебе было бы гораздо проще использовать ее. Но... не знаю. — Он пожимает одним плечом, протягивая камеру мне. — Я надеялся, что ты возобновишь наше маленькое состязание. Но на этот раз, к черту десять лет. Мы должны проявить эти фотографии через год. И мы должны сделать это вместе.
Он рассказал мне, как проявил мои фотографии и нашел мою картину с тремя птицами. В какой-то момент мы переберем оставшиеся камеры и проявим их все. На этих пленках хранятся бесчисленные истории, шутки и секреты. Было бы стыдно не вернуться к ним, даже если они вызывают болезненные воспоминания из прошлого.
Я беру у него одноразовый фотоаппарат и ухмыляюсь.
— Конечно. Думаю, это было бы забавно. С нетерпением жду этого.
Посмотрев вниз на корпус камеры, я вижу, что маленькое окошко, показывающее, сколько снимков было сделано, уже снова настроено на тридцать один, точно так же, как это было, когда Каллан подарил мне ту самую первую камеру на мой день рождения.
— Ты опять жульничал? — спрашиваю я, указывая на маленькую белую цифру сквозь пластик. — Это еще одно послание «Я люблю тебя»? Потому что если это так, то ты немного отстал от жизни, Каллан Кросс. Я поняла это давным-давно.
Каллан сдерживает улыбку, заключая меня в объятия. Мне приходится вытянуть шею, чтобы посмотреть на него, слегка прищурившись, как будто я ему не доверяю. Каллан, возможно, делает фантастическую работу, притворяясь, что он не хочет улыбаться, как идиот, прямо сейчас, но он не может скрыть то, что в его глазах.
— Дело не в этом, я обещаю, — говорит он.
— Ты собираешься сказать мне, что это?
Он медленно качает головой из стороны в сторону.
— Тебе придется быть со мной достаточно долго, чтобы это выяснить.
— Похоже на то.
Подношу камеру к своему лицу, делая огромный шаг назад, чтобы я могла сделать снимок. Он смеется, когда я фотографирую его, запрокинув голову и подставив горло объективу. В этот момент он выглядит идеально — каким-то умиротворенным, расслабленным. Как будто все наконец встало на свои места. И я полагаю, что это действительно так.
Каллан забирает у меня камеру и, сверкая зубами, перематывает пленку. Между тем, его глаза сверкают озорством и желанием. Мы не спали вместе с той ночи, когда он сжег дом Малкольма. Мы проводили вместе каждую свободную минуту, целуясь и обнимая друг друга, лаская и любя, но он не был внутри меня. Но сегодня вечером, могу сказать, что все изменится.
— Ты переживаешь по поводу встречи с Полом? — спрашивает Каллан. — Как думаешь, есть ли шанс, что ты снова войдешь в ту дверь, снова безумно влюбишься в него и забудешь обо мне?
— Ты прекрасно знаешь, что его зовут Бен. И нет, я не беспокоюсь о том, что увижу его. Мы уже много лет не подходим друг другу. И сейчас я гораздо сильнее, чем была, когда уезжала из Калифорнии. И я собираюсь собрать свои вещи и уехать оттуда, даже не оглядываясь. А как насчет тебя? Как ее там? Стиви? — Я показываю ему язык.
— Рей. А мы с Рей никогда не встречались. Мы были просто друзьями.
— С привилегиями.
Фотоаппарат возвращается в карман. Он делает шаг вперед, обхватывая мое лицо обеими руками.
— Но я никогда не видел ее, Корали. Никогда никого не видел, кроме тебя. В первый раз, когда мы заговорили, когда ты лежала под всеми этими книгами, распростертая на полу, я видел только тебя. Ты была всем. И остаешься всем. Мне потребовалось день или два, чтобы оправиться от боли, которую ты мне причинила, Синяя птица. Но когда заперся в своей спальне и проявил те фотографии, которые ты сделала, боли не осталось. Не осталось гнева. Только грусть из-за того, что нам пришлось пережить, и твердая решимость, что никому из нас не придется проходить через что-то подобное снова. Ты можешь пообещать мне это, Корали? Боже, пообещай, рассказывать мне все, несмотря ни на что.
Пытаюсь опустить голову, мои глаза горят, когда я пытаюсь сдержать слезы, но Каллан не позволяет мне отвести взгляд. Он наклоняется так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и вижу, как сильно он нуждается в том, чтобы я дала ему это обещание. Не потому, что он мне не доверяет. Не потому, что не честен со мной и все еще злится. Ему нужно, чтобы я пообещала ему это, потому что он любит меня, а когда мне больно, больно ему. Он должен знать, что я дам ему возможность спасти меня, даже если моя гордость не хочет этого.
