постоянно срываться.
Этого я боюсь ещё сильнее.
Что, как только Громов бросит меня, я разозлюсь. Рожу. А потом буду вымещать всю злость на ребёнке и проклинать его за то, что он просто есть.
– Ладно, – тихо соплю и встаю.
Мне немного стало легче.
Совсем чуть-чуть.
Жутко хочется напиться. Пойти домой. Показать ему, что мне плохо. Чтобы сам всё понял. Что мне поддержка нужна, а не нападки…
Но не буду.
Хватаю сумку, телефон и заказываю такси.
– Домой поеду. Завтра на работу. Мне, как управляющей, опаздывать нельзя.
– Давай, – Инга кивает, сочувствующе хлопает меня по ноге. – Звони, если что.
Я возвращаюсь домой через два часа после психа Эмина. И боюсь заходить в квартиру. Я знаю, как он справляется со своим гневом. Он трахается. И если я уехала, значит, он делает это с кем-то другим.
Хреново.
Опять сосёт под ложечкой. А сердце словно обматывают цепями, дёргают, и те впиваются в клапаны. Давят, причиняя жуткую боль.
А если он там это делает? За дверью?
Решаюсь, захожу в квартиру.
И честно, прихожу в полнейший шок, когда вижу, что случилось с нашим просторным и огромным залом. Все стулья перевернуты, книжный стеллаж стоит без книг, нескольких полок с пробитой боковиной. А самое ужасное… это бар.
Его нет.
Нет, он есть, но…
Миллионы осколков валяются на полу. Здесь столько «розочек» из бутылок… Можно сложить их, и получится нечто красивое.
Но в живых осталась максимум пара бутылок.
Ничего не понимаю.
Нас ограбили?
Не разуваясь, прохожу вглубь квартиры. Мало ли, вдруг осколки долетели досюда?
Посматриваю на лестницу, нахожу белую рубашку, принадлежащую Громову. Нет, не ограбили…
Вернулся, взбесился, всё разрушил. И зачем?.. Даже бар свой не пощадил. В мясо просто. Мне даже становится его жалко, хотя алкоголь я воспринимать перестала.
М-да… и что у него случилось?
Глава 52
После ночной уборки болят все мышцы, в особенности спина. Я долго стояла, согнувшись в три погибели, собирая стекло и подметая веником заметные осколки. Убирала бар почти до самого утра. И этот Громов даже не вышел, не проснулся от шума пылесоса.
Я могла спокойно пойти спать, но с утра мы встретились бы, и вопрос всё равно сорвался бы с моих губ. Поэтому, решив избежать утреннего разговора, убрала весь бардак. Чтобы потом ему было стыдно, что за ним его хаос весь убрали.
Но он молча, ни проронив ни слова, собрался, дождался меня, держась за больную голову, и мы поехали на работу. Чтобы не тухнуть с ним в одном кабинете, решила выйти на улицу. Погода хорошая, тёплый ветерок ласкает кожу, а свежий воздух попадает в ноздри, делая настроение каким-то… воздушным. Лёгким. Летним.
Рассматриваю вывеску и думаю, на что сменить сверкающую полуголую девушку. Смотрится некрасиво, вульгарно, да и уже приелась. Нужно что-нибудь другое. Незаезженное, но точное, меткое.
Стоит переговорить с дизайнером, но потом, когда у меня будут варианты.
– Решили навести марафет, Ярослава Максимовна? – Григорий, охранник в дневное время, отвлекает меня от мозгового штурма.
– Да, – прислоняю шариковую ручку к губам и ловлю себя на вредной привычке – кусать колпачок. – Пока есть желание, надо…
Стоит сказать эти слова, как рвение заниматься всем этим пропадает. Хочется сорваться с места и, не видя ничего вокруг, сбежать и спрятаться где-нибудь вдали от Эмина.
Он выходит на улицу, встаёт рядом. Смотрит вверх, туда же, куда и я.
– Ты, как будущая владелица, уверена, что её нужно трогать? – общается со мной как ни в чём не бывало. У меня жгучее желание проигнорировать его. Сделать вид, что мне больно, обидно, и я не хочу с ним говорить. Но хоть во мне и бурлит, как в котелке на огне, сквозь зубы сухо чеканю:
– Да.
– И на что?
– Пока не знаю.
Специально делаю такой тон, говорящий с самого начала об одном: «отвали от меня».
Глаза болят смотреть в небо, но не знаю, куда их деть. Шея затекла, и я, всё же не выдержав, отворачиваюсь. Осматриваюсь по сторонам, думая, где присесть, лишь бы не стоять с ним рядом.
Мне не неприятно, нет.
Просто при виде него внизу живота тянет, напоминая о нашей маленькой ошибке.
По-другому я никак не могу это назвать. И горько, и досадно. Болит всё изнутри.
Без Громова я забыла об этом на какие-то десять минут. А тут он… И мне вновь приходится задуматься о тяжелом для меня решении.
– Ярослава Максимовна, – окликает меня Григорий, – кажется, у вас завёлся фанат.
Взгляд скользит на улыбающегося охранника, который кивает на место рядом со мной.
Смотрю вниз, натыкаюсь на тёмную макушку и недоумённо смотрю в карие глаза маленькой девочки, впивающиеся в меня с… восхищением?
Теряюсь от её внимания, от неё самой. И от следующей фразы:
– Вы такая класивая, – вдруг тянется ко мне своими кулачками, в которых держит обычный одуванчик.
Ничего не понимаю.
Но онемевшими от шока пальцами принимаю подарок.
Мне вообще никто и никогда не дарил цветы, кроме родителей и родственников. А так…
Боже, да даже Громов ни разу этого не делал. А мог бы. Столько живём вместе, хотя бы похвалил, сделал приятное. Ладно, если б денег не было. Но миллиардер же. Миллиардер-жмот. Или просто не умеет девушкам делать подарки. Говнюк.
– Спасибо, – уголки губ летят вверх. И этого мне Эмин ни разу не говорил. Зачем?
Чёрт, я опять начинаю раздражаться. От того, что я всего лишь для него как чехол для члена.
Девочка смущённо кивает, убирает ручки за спину.
– Я тоже такой хочу быть, когда выласту.
Я присаживаюсь, чтобы быть с ней наравне. Машинально смахиваю зелёный листок с её головы и мило
