Он выводит нас из ресторана к ждущему лимузину. Слезы начинают высыхать, когда я сажусь в машину. Я нервничаю, злюсь и мне больно, когда словесная рвота выплескивается из моих губ, как у девчонки из сестринства в ночь посвящения. Всхлипы прерываются ревущими словами разрушения, когда двадцатилетняя боль выходит наружу.
Глаза Джоны широко открыты, пока он смотрит, как я брыкаюсь и кричу, выплескивая каждое ругательство, которое приходит на ум. Я не совсем осознаю то, что говорю, но Джона вздрагивает, как только иностранные слова непринужденно срываются с моих губ.
Секунды превращаются в минуты, прежде чем мой пульс замедляется, а мышцы расслабляются. Истощение оседает внутри. Джона убаюкивает меня в своих объятиях.
― Ты закончила?
Его вопрос нежен и многозначен.
Закончила плакать? Закончила со своей мамой? Закончила бороться за свое будущее?
Я киваю ему в шею, и он крепче меня сжимает.
― Я должен был пойти с тобой. Мне не стоило позволять тебе уйти, после того дерьма с Камилой.
Кажется, он зол на себя, но ни в чем из того, что произошло сегодня вечером, он не виноват.
Новая волна гнева вспыхивает при упоминании ее имени, но во мне нет топлива, чтобы зажечь ее. Я погружаюсь глубже в его объятия.
― Тейлор хотел, чтобы я был замечен с ней на публике, для рекламы женской Лиги ММА. Я сказал ему, что не буду этого делать, но кажется, она не принимает «нет» за ответ. ― Его губы прижимаются к моей макушке. ― Не думаю, что она услышит «нет» от Блейка.
Камила против Блейка. У нее нет никаких шансов.
― Я понимаю. Это просто застало меня врасплох. Дель Торо, Камила, моя мама…
― Безумная ночка.
Я киваю.
― Тебе лучше? Послав ее так?
Я краснею, и благодарна темноте, что он не может этого видеть. Хотя, вероятно, он может почувствовать это.
― Как много ты услышал?
― Все. Ты кричала довольно громко. Я горжусь тобой, детка.
Его теплая рука ласкает мою, подкрепляя свои слова.
― Гордишься? Я вела себя там, как идиотка. Выставила себя на посмешище, и тебя.
― Ты постояла за себя. Пусть твоя мама знает, что ты хранила внутри слишком долго. Ты очень храбрая.
В очередной раз он неосознанно заполняет мой эмоциональный кубок до краев. И даже больше.
― Пожалуйста, скажи, что никто это не слышал из твоей команды. Твой босс? Журналисты? Камила!
Мой голос становится громче, когда возвращается истерика.
― Ш-ш-ш, они не в курсе. Я пошел тебя искать, когда увидел, как ты склонилась над мамой, словно медведь, который собирается напасть. Я попросил официантку сообщить им, что ты заболела, и мне пришлось отвезти тебя домой. Ты сделала мне одолжение. Ненавижу эти чванливые ужины, потому что все сдувают пылинки с задниц друг друга.
Лимузин замедляется и затем останавливается. Я выглядываю в окно, пытаясь понять, где мы, ― мы у Джоны. Чарли, водитель лимузина, открывает дверь, и Джона выходит. Я слышу, как он что-то бормочет, чтобы об этом не говорили СМИ, и решительное согласие Чарли. Джона наклоняется, чтобы помочь мне выйти из машины.
― Мисс Рэйвен, рад был познакомиться.
Чарли выглядит обеспокоенным.
Я вытираю глаза и улыбаюсь.
― Спасибо, Чарли. Приятно было познакомиться.
Джона бросает ему пачку купюр, поднимает подбородок и ведет меня к входной двери. Я иду прямо в комнату Джоны, чтобы снять платье и умыться.
Шагая в ванную, я включаю свет и отшатываюсь от своего отражения. Подойдя ближе к зеркалу, я наклоняю голову и щурюсь.
Святые угодники.
Макияж с глаз растекся темным пятном по лицу, как дорожная карта беспредела. Красные пятна на щеках и лбу подчеркивают мои налитые кровью глаза. Я выгляжу, как сумасшедшая королева бала. И Джона обнимал меня такую, когда я кричала каждое ругательство, которое смогла придумать.
Мои руки взлетают ко рту.
Он, должно быть, думает, что я сумасшедшая.
Слова, брошенные во время вспышки гнева, вернулись. Я вспоминаю карие глаза Джоны, широко открытые и сосредоточенные на мне, пока… Пока я выставляла себя полной дурой.
Истерика раздувается в груди. Я захватываю ртом нижнюю губу и заставляю себя сдержать истеричный смех. Дрожащие пузырьки лопаются от воспоминаний лица моей мамы, когда я подошла к ее столику. Смех вырывается из меня, рикошетя от кафельных стен. Вспомнив лицо Марка, когда он увидел Джону, я согнулась пополам. Жалкий мешок выглядел так, будто наложил в штаны.
До меня доходит вся суть произошедшего. Я заглушаю свое безумие мочалкой, надеясь, что ее холодное прикосновение облегчит мой бред. Мои щеки болят от улыбки, и я проверяю свое размытое отражение. Безумные глаза, текущие черные слезы, огромная улыбка. Чистое невменяемое безумие.
Я сворачиваюсь и хихикаю в потолок, вызывая поток рек по лицу. Слезы, рожденные от смеха, ощущаются намного лучше, чем те, которые рождает боль.
Моя челюсть болит, но рев продолжает срываться с моих губ.
Мой живот сводит судорогой. Я нажимаю там, где болит, и стараюсь успокоиться с помощью глубокого дыхания.
Не получается.
Мышцы живота сокращаются, пока я неконтролируемо гогочу. Звук исчезает, когда я делаю вдох.
Можно ли умереть от смеха?
Уголком глаза я замечаю движение. Джона стоит в дверях, застывший и уставившийся на меня. Не имея возможности дышать, чтобы говорить, я поднимаю свои ладони и молюсь, чтобы он получил сигнал.
Да. Я официально спятила.
― Какого хрена? ― шепчет он.
Я трясу головой, умоляя его прекратить. Если он произнесет еще хоть слово, я уверена, что отхаркну мои почки от смеха.
Он наклоняет голову, изучая меня.
― Ты что, бл*дь, издеваешься?
Он не слушает. Я изо всех сил зажмуриваюсь, и беззвучный смех мучает мое тело.
― Я… не могу… прекратить.
Успеваю вымолвить я, прежде чем очередная волна смеха подкашивает мои колени.
― Детка?
Его губы подергиваются, как будто он борется с желанием присоединиться ко мне в Сумасшедший Дом.
Он сокращает дистанцию между нами в два шага и опускается передо мной на колени. На его лице зафиксирована сексуальная полуулыбка. Его веки прикрыты и похотливы. Он крепко обхватывает мое лицо, не так сильно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы привлечь мое внимание. Мой смех умирает от интенсивности его взгляда. Кровь бежит по моим венам, и живот делает кульбит. Тепло расцветает в моей груди, и я наклоняюсь.
― И вот она, ― шепчет он.
Мой пульс ускоряется от бешеной страсти, что нисколько не смешно. Глядя на его полные губы, я приближаюсь и прижимаю свою грудь к его. Мой язык медленно проходит вдоль моей нижней губы, готовясь к его вниманию.
― Вот это моя девочка, ― рычит он, прежде чем накрывает мои губы.
Исследуя его рот, я погружаюсь в страсть. Я царапаю зубами внутреннюю часть его нижней губы и проглатываю его ответный стон. Все эмоции этого вечера в совокупности с горячим поцелуем увеличивают мою потребность. Я разрываю его рубашку, слыша прыгающие пуговицы на мраморном полу. Толкая его плечи, я пробегаю рукой по его волнообразному животу, параллельно царапая его. Руки Джоны зарываются в мои волосы, чтобы углубить поцелуй. Запах мяты и одеколона пронизывает воздух и обостряет мои чувства.
Его рука проходится по моей, оставляя после себя жар на моей коже. Нежным прикосновением он находит разрез моего платья и отодвигает ткань в сторону бедра. Все еще на коленях, я развожу ноги в предвкушении. Он скользит рукой вниз, туда, где я больше всего нуждаюсь. Я стону и вращаю бедрами на его руке.
Он затихает. Я улыбаюсь.
― Всю ночь?
Его голос темный и голодный.
― Да, всю ночь, — произношу я сквозь удовлетворенную улыбку, которая растягивается на моих губах.
Его глаза сосредоточены на мне, широко открытые и очарованные.
― Что? Ты ведь не думал, что я надену трусики с этим платьем, не так ли? Сзади слишком низкий вырез. Мне пришлось пойти без них.
