– Я думаю, это будет зависеть от того, насколько хорошо пойдут дела у Саймона.
Чарльз нетерпеливо встряхнул головой:
– Я не говорю, что она была бы против съехаться с Джудом Ло, но насколько способен добиться успеха этот парень? Я о нем никогда не слыхал. Эдит привыкла жить на широкую ногу, знаешь ли.
Я знал.
– Трудно сказать. Он начал получать предложения на неплохие роли. Он может получить главную роль в сериале, и тогда дела у него пойдут в гору.
– Но этого может и не случиться.
Это было неоспоримо. Люди со стороны говорят о «преуспевающих» актерах, имея в виду звезд, о которых слышали, или о «неудачниках», имея в виду шестьдесят процентов, которым не удается заработать и на приличное существование. Не надо быть математиком, чтобы высчитать, что между этими двумя категориями существует немалочисленная группа, у которой дела идут вполне неплохо, эти люди зарабатывают приличные суммы, известны в своих кругах, и любого из них могут однажды выбрать для нового телешоу, и тогда его судьба переменится, как пишут в газетах, «за одну ночь». Это – ловушка сценической жизни. Нетрудно махнуть рукой и заняться чем-то другим, если ничего не получается, но очень сложно – если до успеха рукой подать. Саймон Рассел определенно относился к этой категории.
Я выгадал себе передышку, когда принесли основное блюдо.
– Чарльз, беда вот в чем: я не могу привести такой аргумент, который мог бы все кардинально изменить. Как я тебе уже сказал, я думаю, что Эдит порядком не в себе, но она взрослая женщина. Отказаться от того, что предлагал ей ты, чтобы жить с актером среднего дарования и еще более средними средствами к существованию, – я этого не понимаю. Но она все это знает, так что я ума не приложу, что я такого мог бы к этому добавить, чтобы это помогло.
– Наверное, она его любит. Наверное, дело в сексе. – Последнее слово он произнес громче и резче, и двое мужчин за соседним столиком коротко взглянули в нашу сторону.
– Секс – может быть, – ответил я. – Но я очень сомневаюсь, что она его любит.
Чарльз неодобрительно нахмурился.
– Я не очень понимаю ход твоих мыслей, – сказал он и занялся косточками своих бараньих котлет, яростно их отскабливая, будто отчаянно стремясь заполучить всю съедобную плоть до последнего кусочка.
Было ясно как божий день, что Чарльз не был готов признать, что его жена может различать эти два элемента, что она может потакать желаниям своего тела, которые никак не затрагивают ее сердце. Это меня в нем восхитило.
Больше мы почти ничего не сказали. Я знал только, что когда я снова оказался на Пиккадилли и шагал вдоль аркады «Ритц» к метро «Грин-парк», я дал согласие позвонить Эдит и попытаться ее «образумить».
Эдит и сама вроде бы была не прочь встретиться, «если ты не начнешь читать мне морали». Нечему и удивляться. У Фрейда есть для этого специальное выражение – «стремление открыться», которое таится в каждом из нас. Она жаждала обсудить все это с кем-то, кто знает всех действующих лиц, и, учитывая, что она ждала сочувствия от своего слушателя, возможно, я был единственным подходящим кандидатом. Мы остановились на дешевом, но жизнерадостном ресторанчике на Милнер-стрит (увы, его давным-давно уж нет, он пал жертвой застройщиков), куда мы иногда заходили в эпоху ее работы в агентстве по недвижимости. Когда я пришел, она уже сидела в отдельной кабинке в углу. Она повязала голову шелковым шарфом, сильно надвинув его на лоб. Все это было так волнительно.
– Я так полагаю, тебя Чарльз на это вдохновил?
Я кивнул, так как полагал так же.
– Как он там?
– А ты как думаешь?
– Бедный дорогой.
– Вот уж точно.
Она сердито сморщила нос:
– Эй, не заставляй меня чувствовать себя чудовищем.
– Но, по-моему, ты и есть чудовище.
Нас прервали, наверное, как раз вовремя. Подошла официантка. Ну да, было видно с первого взгляда, что Эдит от души наслаждается своим приключением.
– Как там Саймон? – спросил я.
– Ой, просто замечательно. Обедает с новым агентом. Она, с очевидностью, считает его прямым наследником Саймона Мак-Коркиндейла.
– И это хорошо?
– Очень хорошо, – резко сказала она, бросив на меня предостерегающий взгляд. – В любом случае лучше, чем его прошлый агент, который постоянно был уверен, будто Саймону повезло, что вообще удалось заполучить хоть какую-то роль.
– Он сейчас работает?
– Он вот-вот начнет играть в Брумли. Возобновляют «Ребекку». Они, похоже, надеются, что она перейдет в Вест-Энд.
– Эдит, в аду снег пойдет, когда возобновленная постановка «Ребекки» из Брумли пойдет на лондонских подмостках.
– Ну, они ему так сказали.
– Такие вещи они говорят по двум причинам. Первая – чтобы заманить тебя к себе, вторая – чтобы ты мог сказать своим друзьям что-нибудь не слишком жалкое, когда они спросят, чем ты занимаешься. Это мой мир, не забывай.
Она чуть кивнула:
– Я так понимаю, поэтому Чарльз и попросил именно тебя поговорить со мной. Твоя задача – стряхнуть позолоту с елочной игрушки и открыть мне глаза на неприглядную нищету, таящуюся под яркими лохмотьями. Он уже оставил попытки напомнить мне о неисчислимых блаженствах Бротона, хотя полагаю, мне еще многое предстоит, когда к веселью присоединится Гуджи. – Она вздрогнула в наигранном ужасе.
Я почувствовал, что со мной обошлись несколько неуважительно.
– Не понимаю, почему я не должен напоминать тебе о блаженствах Бротона, – сказал я.
Она пожала плечами. Меня вдруг начал раздражать ее безмятежный вид. Лучше многих других я знал, сколько сил она потратила, чтобы заманить в свои сети Чарльза, и черта с два я буду тут сидеть и смотреть, как Эдит изображает из себя измученную аристократку, вырывающуюся из пут постылого брака по расчету.
– Хватит, а? – отрезал я, от чего официантка, подходившая к нам с подносом, отшатнулась. – Ты была в восторге. Наслаждалась каждой минутой. Все эти подобострастные продавцы, угодливые парикмахеры. И постоянные «да, миледи», «нет, миледи». Ты без этого быстро затоскуешь.
Она покачала головой:
– Нет, не затоскую. Кому, как не тебе, знать, что я в этом не выросла.
– Как раз потому, что ты не выросла в этой среде, тебе и будет этого так жестоко недоставать, – вздохнул я. – Боюсь, тебе предстоит очень серьезно изменить уровень жизни.
– Что-то я не слышу страха в твоем голосе, – ответила она. – Ты, похоже, в восторге. – Она глотнула «Перье», пока перед нами расставляли тарелки. – А если Саймон станет звездой? Что тогда? Разве не больше людей хотят увидеть звезду, чем какого-то скучного лорда?
И тут я понял, что Эдит на гребне чего-то, родственного любви, допустила два потрясающе серьезных просчета. Первый – сравнивая преимущества аристократии и мира знаменитостей, она заключила, что привилегии, которые будут выпадать на ее долю как партнера, будут примерно одинаковыми. Но в действительности все обстояло ровно наоборот. Жена графа, в конце концов – настоящая графиня. Люди ищут ее общества не только потому, что она – путь к своему мужу. И даже еще лучше, если семья ее мужа сохранила свои владения, как Бротоны, например, тогда лорд-землевладелец предоставляет своей жене маленькое королевство, где она может править, как настоящая королева. С другой же стороны, жена звезды, это… его жена. Ничего больше. Люди могут стремиться к дружбе с ней, но только для того, чтобы добиться расположения ее мужа. Его королевство – студия или сцена, где ей нет места и где, когда она туда все-таки заглядывает, она оказывается непрофессионалом среди занятых делом людей. Ей непонятны шутки, которыми обменивается ее муж с коллегами, она не представляет никакого интереса даже для его агента – разве что как способ его контролировать. За обедом ее высказывания только раздражают присутствующих, которые разбираются во всем лучше нее. Наконец – и хуже всего – бывшая жена лорда выходит в мир на поиски нового мужа с помятым, но законным титулом, тогда как бывшая жена кинозвезды возвращается на исходную позицию, ничего не выиграв. Как на своем опыте пришлось выяснить уже многим голливудским женам.
