Мама встретила Викторию в прихожей, и они там простояли довольно долго, шептались о том, что произошло. Потом они обе, с некоторым сожалением скользнув взглядом по Соне, скрылись в комнате матери. Тогда Соня вышла из кухни и, войдя в комнату, где спал Готье, аккуратно прилегла с краешку дивана. Сон к ней не шел, и она пролежала так почти всю ночь, думая о своей жизни, о том, какая кошка пробежала между Готье и его семьей, о том, как вообще интересна жизнь и как много в ней всяких разных вариантов.
На следующий день Готье уехал куда-то, оставив Соню одну в этой квартире, что ей не понравилось вообще-то, но было вполне интересно более близко и спокойно приглядеться ко всему, что происходило в доме. К вечеру Готье вернулся, и его мать снова принялась аккуратно, но настойчиво выспрашивать, когда он планирует окончить свой родственный визит.
— Не волнуйтесь, не задержусь! — усмехнулся Готье, протягивая матери пакет с продуктами.
Но улыбка его была горькой. Соня увидела это очень отчетливо. Мать тоже, и тогда она покраснела и вышла. Продукты остались стоять на столе, вопросов больше не задавали. После ужина Готье позвонил какому-то своему приятелю и долго с ним говорил о том, где можно было бы перекантоваться ему с Элизой. Говорил, что сейчас у него сложности с концертами и нужно как-то придумать, где пожить так, чтобы его не трогали. Знакомый предложил какие-то варианты, но они не устроили Готье — он не хотел жить зимой на чьей-то заброшенной даче и топить печь дровами.
— Придумай что-нибудь в городе. А чего у тебя с Ингрид? — спросил знакомый.
Готье пробормотал какую-то неразборчивую ерунду и повесил трубку. Что у него с Ингрид — этот вопрос внезапно заинтересовал и Соню. Действительно, почему бы не отвезти ее на время на «Сокол»? Ингрид была бы не против, она бы поняла ситуацию с Сониными родителями и бабушкой. Только если… сама ситуация с Ингрид не изменилась.
Готье позвонил Стасу — у того имелась большая квартира где-то в Кузьминках, в которой он жил один, сам по себе. В конце концов, может член группы приютить у себя других музыкантов? Это же нормально? Но Стас, услышав голос Готье, принялся кричать в трубку так, что разговор услышала и Соня.
— Ты спятил? Ты где! — кричал Стас.
Соня, стоявшая рядом, внезапно побледнела и закусила губу. Ей стало страшно, но она продолжала слушать.
— Ты в курсе, что Ингрид пыталась покончить с собой!
— Что? Глупость какая-то! — возмутился Готье.
Но оказалось, что Ингрид действительно не остановилась на угрозах. Стас рассказал, что через несколько минут после того, как Готье с Борисом Николаевичем ушли, Ингрид начала рыдать и биться в истерике, а Леший ее еле-еле успокоил. Он напоил Ингрид чаем, водкой, которая нашлась в доме, и даже валерьянкой.
— Ингрид все высосала, спокойненько сказала, что ей нужно, чтобы Леший проверил, уехал ты совсем или, может, во дворе сидишь. Он не хотел, он говорил, что ты уехал и это факт, который не требует проверки, но она сказала, что тихонько полежит, а он пусть проверит машину. Ты же забрал машину, ты, придурок! — сорвался на еще более громкий крик.
— Что с ней? Она жива? — спросил Готье.
Соня смотрела на него, она пыталась увидеть следы переживаний или хотя бы огорчения, но Готье был деловит и собран.
— Да, жива.
— Ну и отлично! — отрезал Готье.
Однако Стас не дал ему оборвать разговор:
— Леший побежал во двор, смотреть на эту чертову машину, а она заперла дверь. Дверь-то металлическая, восемь штырей — ни черта не откроешь без ключа и не выломаешь тоже. Он пытался. Она ни к телефону не подходила (Леший от соседей звонил), ни дверь не открывала. Он все равно решил выламывать дверь.
— И зачем ты мне все это рассказываешь?
— Чтобы ты знал, кретин, что ты наделал! — взвыл Стас.
— Я? — вытаращился Готье.
Соня даже испугалась, что он сейчас просто возьмет и бросит трубку, однако он этого не сделал. Стас рассказал, как Леший выбежал во двор, чтобы искать кого-то — то ли слесаря, то ли инженера из ЖЭКа, но было уже поздно. Ингрид выпрыгнула из окна своей квартиры на четвертом этаже.
Она лежала в футболке и фартуке среди битого стекла. Кажется, она при падении вышибла стекло. Когда Леший подбежал, уже столпились люди, вызвали «Скорую».
— В общем, она в «Склифе». И жива она осталась чудом. Слышишь, Готье?
— Я слышу тебя.
— Чудом! Ничего не хочешь сказать? Ты что, вконец свихнулся? Для тебя люди что — мусор? Это же Ингрид! Тебе совершенно все равно? Имей в виду, Леший сказал, что убьет тебя.
— Интересно, за что? — пожал плечами Готье.
— Он сказал, чтобы ты даже не смел приезжать к ней в больницу. Чтобы больше никогда не появлялся рядом с ней или с кем-то из нас. Ты понял меня?
— Я понял, — сказал Готье, чуть помедлив.
— Вот и прекрасно. Имей в виду, ни для кого из нас тебя, скотина, больше не существует. Группы «Сайонара», кстати, тоже больше нет! — сказал напоследок Стас и бросил трубку.
Готье и Элиза сидели молча еще очень долго, в тишине было слышно, как в соседней комнате ходит мать. Потом Готье вздохнул, притянул Соню к себе, уткнулся лицом в ее грудь и судорожно вздохнул.
— Почему, а? Разве я этого хотел? — прошептал он.
Потом Готье ушел и вернулся с бутылкой водки. Это был, кажется, первый раз за все два года, когда Соня видела его пьющим спиртное. Сама она не взяла в рот и капли. Утром, пока Готье еще спал, она забрала аккуратно из его кармана ключи от красной «Ауди» и вышла из дома на Ивана Франко. Меньше чем через час она была в больнице.
О том, в какой палате лежит Ингрид, Соня узнала в справочном бюро больницы. Это оказалось несложно, если знаешь имя, фамилию и отчество человека, а Соня знала, она прекрасно помнила, как Ингрид, смеясь, спросила ее, как, по ее мнению, легко ли жить в России с именем Ингрид Рудольфовна Шеллер. Соня даже помнила, как Ингрид была одета в тот день — какой красивой она была, как ослепительно улыбалась, как громко смеялась, какими порывистыми, красивыми были ее движения.
Теперь Ингрид лежала в большой некрасивой палате среди других больных, и ее правая рука и нога были загипсованы. На ее лице, опухшем и отекшем, расплылась огромная гематома, лицо и особенно лежавшая поверх одеяла левая рука были все в порезах — глубоких и мелких. Соня чуть не закричала, когда поняла, что это бесформенное, перемотанное бинтами существо — Ингрид.
«Главное, что она жива!» — подумала Соня и шагнула к Ингрид.
Та приоткрыла глаза и увидела Соню, застывшую у изголовья кровати. Она плохо себя чувствовала, к тому же приняла много седативов, обезболивающих препаратов — ей было трудно сосредоточиться. Все вокруг было туманным, так что прошло несколько минут, пока Ингрид сумела понять, кто перед ней. Ее глаза открылись еще шире, и Соня испугалась, что своим присутствием сделает еще хуже. Хуже, чем есть.
