Габриэль была в голубом шерстяном костюме и белой шелковой блузке. Она отрастила волосы. Молодая, очень хорошенькая и снисходительная к своему глупому отцу. Как и большинство девушек ее возраста, она, похоже, считала себя взрослой, а родителей — детьми. Но вела себя исключительно корректно.
— Как твоя мать?
— Подавлена, сердита, дерзка, напугана… Но скоро ее могут освободить под залог.
— Откуда она взяла деньги?
— У нее есть банковский счет, о котором правительство не знает. Где-то на Каймановых островах, я думаю.
— Когда будет суд?
— Намечен на июль.
— Где ты сейчас остановилась?
— Дома.
— Как поживает старина Блай?
Она улыбнулась.
— Страшный сквернослов. Я учу его ругаться по-французски. Теперь, когда ему что-то скажешь, он отвечает: «Merde»[13].
— Блай — замечательный собеседник и превосходный лингвист.
— Дэн, ты не будешь возражать, если я возьму «Ленивые кости»?
— А ты сможешь сама управлять им?
— Я не стану плавать далеко. Я в оба конца пойду не под парусами, а с помощью двигателей.
— Ну конечно, развлекись. Как дела с учебой?
— Возможно, я завершу этот год и больше не вернусь туда. Я хочу найти себя в жизни.
— Надеюсь, ты хочешь бросить учебу не из-за денег.
— Нет… Ну, я пойду. Сестра сказала мне, чтобы я не задерживалась у тебя долго.
— Придешь завтра?
— Конечно.
— Знаешь, Габриэль, потребуется, естественно, время для моей поправки, но я думаю, что к весне буду чувствовать себя совершенно здоровым. Давай махнем с тобой на яхте по Карибскому морю, к Наветренным и Подветренным островам. Будем плыть днем, бросать якорь с заходом солнца. Будет чертовски здорово! Как ты думаешь?
— Мне бы очень хотелось этого.
— Договорились.
Мало-помалу я шел на поправку и через несколько дней меня, правда еще слабого, отпустили из больницы. Габриэль продлила свои каникулы и задержалась у меня еще на неделю. Она готовила еду, следила за тем, чтобы я выполнял предписания врачей, сопровождала меня в прогулках вдоль канала.
Блай был счастлив увидеть хозяина. Распушив перья, он закричал:
— Вышвырнуть этого ковбоя вон!
Вечерами мы с Габриэль слушали музыку, играли в настольные игры, читали. Она дала почитать один из своих рассказов. Мне он понравился, но показался мрачноватым. В нем шла речь о красивой молодой женщине, которая была убита.
Габриэль навестила свою мать в Калифорнии, затем вернулась во Францию. В течение всей зимы она еженедельно звонила по телефону. Учебу она бросила, но оставалась в Париже.
Я отправил свою яхту в ремонт, чтобы подготовить ее к длительному путешествию: покрасить противообрастающей краской, капитально отремонтировать двигатели, проверить навигационную электронику, заменить оттяжки и ванты, оборудовать более солидным вельботом. Я купил три новых паруса и запасся всем, что нам может понадобиться, и даже тем, что вряд ли когда-либо пригодится. Парусник «Ленивые кости» имел длину тридцать четыре фута и траверс девять метров, что вполне обеспечивало нам определенный минимум комфорта.
Я стал тренироваться, поначалу делая все более продолжительные прогулки, затем бегать трусцой, играть в теннис, плавать. Самочувствие было хорошее.
В конце марта Мари Элиз Шардон была наконец выпущена под залог в три с половиной миллиона долларов. В тот же день финансовая инспекция заявила о своем намерении возбудить против нее дело об уклонении от уплаты налогов. Налоги и штрафы в общей сложности составили семь миллионов четыреста пятьдесят тысяч долларов.
— Мне очень жаль ее, — сказала Габриэль по телефону за день до своего прилета во Флориду. — А тебе?
— Да, конечно, Габи, — сказал я. — Немножко. Но не очень. Она сделала много гадостей.
— Но ведь и ты тоже.
— Это верно.
— Мы возьмем с собой Блая в наше путешествие?
— Конечно. Зачислим его как помощника капитана.
— Знаешь, Дэн, я прямо-таки с нетерпением жду нашего круиза.
— Я думаю, мы отлично проведем время.
— А какой маршрут?
— А у нас не будет точного маршрута. Первым портом будет Нассау. Мы побудем там пару дней, оставим некоторое количество баксов в казино, накупим ненужных безделушек… Затем мы покрутимся вокруг островов. Можем бросить якорь там, где захотим. Будем плавать, ловить на обед омаров, искать затонувшие сокровища… Сплаваем на Виргинские острова. А оттуда — кто знает? Ткни пальцем в карту.
— Сгораю от нетерпения.
Через два часа после того, как мы вышли из бухты Нассау, она появилась из укрытия. Я смотрел, как она поднималась по сходному трапу, держа в руке сложенное махровое полотенце. Была она бледной и похудевшей, но в общем выглядела неплохо. На ней были белые шорты, бело-голубая тенниска, под которой не было лифчика. Босиком. Волосы коротко подстрижены.
— Убежала, после того как выпустили на поруки? — сказал я.
— Ты всегда был такой сообразительный, Дэн, — ответила она, естественно, стараясь вложить в эти слова как можно больше иронии.
Габриэль, которая загорала на палубе, села и уставилась на нас. На лице ее играла улыбка.
— Старый испытанный прием — спрятаться на полубаке, да?
— У тебя он сработал.
Она села напротив меня. Нас разделял румпель. Ее правую руку скрывали складки полотенца.
— У меня мелькала мысль, что такое возможно, — сказал я. — Я даже хотел обыскать полубак.
— Почему же не сделал этого?
— Не знаю.
— Не злись на Габи.
— Почему?
— Потому что она помогала мне.
— Но, помогая тебе, она вредила мне.
Было замечательное утро, ясное и голубое, пока что довольно прохладное, но обещающее жаркий день. Пахло ржавчиной и почему-то свежевыпеченным хлебом. Там и сям на горизонте виднелись суда.
— Как тебе удалось это проделать?
— Я доехала автобусом до Сан-Исадро, перешла границу и оказалась в Тихуане. Там у меня еще остались друзья. Они переправили меня на Гаити, а оттуда я добралась до Нассау.
— Должно быть, этот путь был недешев.
— Конечно.
— Ну что ж, черт возьми. Добро пожаловать на борт.
— Дэн, я не собираюсь возвращаться за решетку. Никогда, никогда, никогда. Я останусь свободной или умру. Ты ведь знаешь, что это значит?
— Тебе не потребуется то, что находится в полотенце.
— Как я могу доверять тебе после того, что ты сделал? Боже, можешь ли ты представить, что я пережила в море? После моей одиссеи на плоту и крушения «Буревестника»? Ты можешь представить себе мой ужас, Дэн? Можешь вообразить, что я чувствовала в море, когда болталась в нем голая и одинокая?
