Не отпуская руки Тилли, Мэтью протянул другую руку Альваро Портезу, и тот, крепко сжав ее, произнес:
— Добро пожаловать домой, Мэтью. Добро пожаловать.
Затем, переведя взгляд на Тилли, мужчина осмотрел ее с головы до ног. Она не отвела глаз, сразу же почувствовав, что этот человек абсолютно не в восторге от ее присутствия. Правда, он улыбнулся ей и прибавил:
— Рад видеть твою жену. Добро пожаловать, сударыня.
Однако чутье, приобретенное не на собственном опыте, а врожденное, унаследованное от какого-то далекого предка, подсказало ей, что нельзя доверять этой улыбке, которая не могла скрыть правды, спрятанной в глубине глаз Альваро Портеза.
— Проходите, проходите! Вы, наверное, порядком устали. О… — Взгляд Альваро Портеза остановился на Кэти с ребенком на руках. — А, это твой приемный сын. Я знаю. Я получил твое письмо вчера.
Больше не обращая внимания на ребенка, он повернулся и начал подниматься по ступеням. Мэтью, взяв Тилли за руку, и, увлекая ее за собой, последовал за ним. И Тилли вошла в дом.
Дом поразил ее. Дверь с веранды вела в просторную комнату не менее чем — прикинула она — футов тридцати, если не больше, в длину и добрых футов двадцати в ширину. В дальнем конце комнаты стоял накрытый стол с поблескивающей в неярком освещении посудой. С другой стороны находился большой камин, почти заслоненный огромным кувшином с высушенными цветами и травами. Справа, под углом к камину, стоял диван, покрытый небрежно брошенными на него шкурами животных. В комнате было также несколько стульев и кресел — одно из них, большое, под чехлом. В отличие от той мебели, которую Тилли довелось до сих пор видеть в Америке, эта мебель была сделана из полированного дерева.
В комнате было три двери: через одну из них Тилли входила с веранды, другая, почти напротив, вела в коридор, а третья находилась в том же конце комнаты, что и обеденный стол. Вся атмосфера этого жилища дышала комфортом, на обстановке лежал отпечаток изящества и даже элегантности. Это впечатление создавалось, в первую очередь, высоким шкафчиком-горкой с узорчатыми хрустальными стеклами и фарфоровой посудой, стоящим справа от двери, ведущей в коридор. Все четыре окна комнаты выходили на веранду, что смягчало яркий дневной свет.
— Прелестная комната, правда? — Мэтью обеими руками обвел ее широким жестом.
— Правда, — улыбаясь, кивнула Тилли.
— Потом полюбуетесь комнатой. Веди свою жену на вашу половину — уверен, ей нужно освежиться после вашей маленькой увеселительной поездки. — Последние слова Альваро Портеза сопровождались смехом — высоким и резким. Было странно, что такие звуки исходят из этого крупного, с полными губами рта.
Когда Мэтью с Тилли направились к двери в коридор, Кэти с ребенком на руках сделала было шаг, чтобы пойти за ними, но ей вдруг показалось, что высокий человек собирается остановить ее. Во всяком случае, так она истолковала его мимику. Кэти приостановилась, чтобы проверить свое впечатление. И действительно, по прошествии нескольких секунд он чуть наклонил голову в ее сторону. Это означало, что ей дозволяется последовать за своей хозяйкой.
Мэтью привел Тилли в удобно и уютно обставленную спальню. Окна ее выходили на луг, на котором виднелось десятка полтора пасущихся или спящих лошадей. Другая комната, рядом, представляла собой нечто вроде гардеробной и туалетной. Там на отдельном столике стояли кувшин и тазик для умывания, рядом висели чистые белые полотенца.
Сняв свое дорожное пальто и шляпу, Тилли облегченно вздохнула. Услышав этот вздох, Мэтью подошел, заглянул в ее глаза, и с ноткой тревоги в голосе спросил:
— Ну, вот мы и приехали. Что скажешь?
Она ответила без улыбки:
— Пока еще рано что-либо говорить.
— О, Матильда! Тебе будет хорошо здесь, тебе должно быть здесь хорошо. Ведь нам предстоит жить в этом доме.
— Всегда? В этом доме, с… с твоим дядей?
— Он тебе не понравился?
Тилли слегка отвернула лицо.
— Я же совсем не знаю его. Я только успела разглядеть высокого, аристократического вида мужчину, который был очень рад твоему возвращению. Но он радовался бы еще больше, если бы ты вернулся один.
— Ну-ну! — Мэтью погрозил указательным пальцем перед ее лицом. — Если ты только успела его разглядеть, как ты сама говоришь, то, как ты успела прийти к такому выводу? Будь же справедлива. Я бы на твоем месте немного подождал с выводами. Тебе рано выносить свое суждение о нем. Он прекрасный человек. Конечно, и он совершает ошибки. А кто из нас их не совершает? Но я уверен, что ты со временем станешь любить и уважать его. Вот увидишь.
— А где его дочь?
— На псарне.
— Где?! — ошеломленно переспросила Тилли, и Мэтью рассмеялся.
— Это вовсе не так ужасно, как ты подумала. На самом деле псарня — это дом, который был построен вначале: бревенчатый, не очень большой, а сквозь него идет открытый проход. Ну, потом сама увидишь.
— Но почему она живет там?
— О, это долгая и интересная история. Я расскажу ее тебе… но потом. А сейчас иди-ка сюда.
— Погоди. — Она мягко отстранила его. — Я должна разместить Кэти и малыша. Я совсем забыла…
— Да-да, конечно.
Открыв дверь, Тилли увидела вытянувшееся лицо Кэти, стоявшей в коридоре с ребенком на руках. Тилли взяла сына.
— Прости, прости, Кэти. Мы скоро устроимся. — Она обернулась к Мэтью: — Что… что насчет Кэти и комнаты для Вилли?
Несколько секунд Мэтью покусывал губу. Было видно, что такой вопрос застал его врасплох. Потом он быстро прошел мимо женщин, бросив на ходу:
— Подождите минутку, я поговорю с дядей.
— Заходи, садись. — Тилли свободной рукой подтолкнула девушку в комнату.
Кэти вошла, но не села, а осталась стоять, глядя на Тилли.
— Он не пускал меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Этот человек, его дядя. Он хотел, чтобы я прошла не через комнату, а как-то кругом, не знаю уж, где.
— Не может быть!
— Очень даже может, Тилли. У него это было написано на лице — яснее ясного. Иди, мол, тем путем, каким ходит прислуга. Ну, ты помнишь, как было у нас дома: уж чего-чего, а такого — никогда!
Тилли потупилась.
— Здесь все будет не так, как у нас дома, Кэти. Нам обеим придется привыкнуть к этому.
— О, я понимаю, не бойся. За меня-то не беспокойся. — Говоря это, Кэти улыбнулась, но улыбка вышла натянутая. — Просто какие-то вещи и не хочешь, а замечаешь, и от некоторых тебе становится вроде как не по себе. Понимаешь?
— Понимаю.
Обе, глядя друг на друга, горестно покивали головами, сознавая в душе, что в этом доме отношения между служанкой и хозяйкой будут складываться куда сложнее, чем дома, в Мэноре.
