— Похоже, ей нравится пол. — Вторая женщина, которая тоже могла оказаться миссис Беттерсон, сидела за обеденным столом.
— Тем хуже для нее, — с юмором отозвалась первая миссис Беттерсон.
Вся комната казалась необыкновенно живой. Изобилие книг и картин. По столу разбросаны бумаги, некоторые напечатаны, некоторые испещрены крупными наклонными записями. Женевьева оказалась в фантастическом литературном саду.
— Я помешала вам, — извиняясь, заметила она, указывая на печатную машинку и кучу беспорядочно разбросанных бумаг.
— О, ничего страшного, — откликнулась первая миссис Беттерсон.
Женевьева напрягла зрение, чтобы прочитать обрывки слов на ближайшем листке бумаги.
— Это материал для журнала?
— Кое-что, — ответила вторая миссис Беттерсон. — Но Норман параллельно занимается другой работой. Непосильная задача, разобраться в таком хаосе.
— Понимаю. — Женевьева слегка кивнула. — Как, должно быть, замечательно работать над каким-то проектом. Над чем-то, что требует полной самоотдачи и сосредоточения. — Как только она произнесла эти слова, ее щеки заалели. Что подумают о ней эти женщины? Испорченная маленькая богатая девчонка, пришла совать нос в чужие дела и делает пустые, неискренние замечания. Но все, что она говорила, шло от чистого сердца. Женевьева вдруг неожиданно почувствовала неловкость за свое цветастое платье и гобеленовые туфли. Она подумала, что эти женщины наверняка считают ее поверхностной глупышкой, которая способна уйму времени потратить на свой туалет. Они были прекрасны в своей честности, прямоте и обезоруживающей открытости. В них чувствовалась истинная глубина. Пара интеллектуалок, женщины, к которым необходимо относиться с настоящим уважением. Их простые голубые платья и зачесанные назад волосы навевали мысль о пренебрежении, возможно, даже презрении к высокой моде и прочей показной пышности. Потребуется время, чтобы разобраться в них, по-настоящему узнать их, но это того стоит.
Женевьева чувствовала себя так, словно каждую ее мысль и чувство можно было прочесть на ее лице, ей захотелось повернуться и бежать. Но выражения лиц двух женщин не изменились. Обе казались заинтересованными и оживленными.
— Мы занимаемся всем понемногу, — говорила вторая миссис Беттерсон. — Редакторы, машинистки, эксперты по современной американской письменности. — Она протянула Женевьеве листок с какими-то особенно запутанными каракулями. — Время от времени нам даже удается кое-что писать самим.
Теперь Женевьева, наконец, кое-что поняла. «Я хочу получить то, что есть у этих женщин. Мне необходима глубина. Но как же ее заполучить?»
— Норман сейчас там. — Первая миссис Беттерсон указала в направлении единственной двери, которая была закрыта. — В постели.
— Ему… нездоровится, миссис Беттерсон? — спросила Женевьева.
— На самом деле это я миссис Беттерсон, — отозвалась женщина, сидящая за столом. — Августа.
— Прошу прощения. — Женевьева попыталась улыбнуться, но ошибка была двойной, поскольку все знали, что Беттерсон спал с обеими женщинами, и, по слухам, они спали друг с другом.
— Не беспокойтесь. — Августа весело улыбнулась и снова принялась печатать.
— А я Марианна, — представилась не миссис Беттерсон. — Хотите чаю? Я все равно буду готовить его для Нормана.
— Нет, благодарю. А Норман… Он болен? То есть я знаю, что он болен, но…
Марианна подошла к плите, на которой кипела вода в котелке.
— Прошлой ночью ему стало плохо.
— На самом деле он сам виноват, — заметила Августа. — Он просто переборщил. Ввязался в какое-то представление в «Койоте», вместе с актрисой из кабаре, Лулу с Монпарнаса. Она ваша подруга, ведь так?
Женевьева взглянула на причудливый узор на половицах:
— На самом деле мы немного поссорились.
— Я знаю, что прошлой ночью в Квартале был праздник, — улыбнулась Августа. — Один поэт, приятель Нормана, ударил владельца «Ротонды». Все вокруг, конечно, терпеть не могут этого человека, поэтому и отмечали радостное событие. Но, возможно, вы сами там были?
Женевьева проглотила ком в горле.
— С Норманом все в порядке?
— В общем да, — кивнула Августа. — Ему следует больше заботиться о своем здоровье. Но это не его стиль жизни.
— Недавно тут такое было… — Марианна задрожала.
Из-за закрытой двери до них донесся кашель. Ужасный кашель.
Беттерсон сидел в постели с «Великим Гэтсби».[7] На его скулах проступил лихорадочный румянец, глаза блестели.
— Женевьева! Как замечательно, что вы пришли. Вы войдете? — Он подвинулся в постели и откинул в сторону простыни.
— Норман, признайтесь честно. — Она присела на самый краешек. — Как вы себя чувствуете?
— Ну, или мир приобрел замечательное искрящееся убранство и блеск, или все дело в этой книге, — откликнулся Беттерсон. — Между нами, я думаю, что госпожа Смерть подобралась чуточку ближе. Я вижу новые знаки ее присутствия. Но, знаете, ничто так не разжигает воображение, как ощущение приближающейся гибели! Этим утром я писал чудесную новую поэму. Возможно, мою лучшую вещь. В голове осталась уйма идей.
— Я очень рада. Я имею в виду, из-за поэмы.
— Итак. — Его лицо немного помрачнело. — Чем я могу быть полезен? Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы заявлять, кто останется, а кто уйдет из журнала, ведь так?
— Нет. — Она пристально разглядывала стеганое одеяло на кровати. — На самом деле я хотела извиниться за то, что сказала прошлым вечером. Я имею в виду Гая Монтерея. Вы редактор. И вам решать, что пойдет в журнал, а что нет.
— Чудесно! — Он захлопал в ладоши. — В таком случае действительно замечательно, что вы пришли.
— О, Норман. — Она потерла лоб. — Я разозлилась на вас, потому что вам не понравились мои стихи. Но вы сказали мне правду.
— Не думайте об этом, милая. — Он склонил голову набок и, казалось, оценивал ее.
— Кругом сплошные неприятности. — Ее голос звучал устало и бесцветно. — Я принимала неправильные решения, верила в неправильные идеи, дружила не с теми людьми…
— Это о Лулу? О той битве, которая произошла между, вами прошлой ночью?
Женевьева пожала плечами:
— Она не та, за кого себя выдавала. Все очень сложно.
— Может, и так. — Он откинулся на подушки. — Но я считаю, что она стоит того, чтобы терпеть из-за нее неприятности.
— Вам не понять, вы мужчина. — Женевьева вспомнила о двух женщинах за дверью и подумала о том, что им известно. — Вы влюблены в Лулу?
— Я? Нет. — Усмешка перешла в глубокий грудной смех, затем в угрожающее подобие кашля, от которого все его тело стало сотрясаться и вибрировать.
