*****
— Она завтракала чаем, йогуртом и валерьянкой. Обед, в принципе, был таким же. Потому что ничего, кроме жидкости и лекарств, её желудок удержать не мог. Маша больше не плакала — кажется, после той ночи слёз у неё больше не осталось. По крайней мере, мне она их не показывала. Но я знала, как ей было больно. Она отдалилась от нас. Перестала приезжать. Не только ко мне — Карину она тоже стала сторониться. Сперва я не могла понять, почему, ведь мы-то её ничем не обидели. А потом поняла. На своей свадьбе, когда во время своей речи она всё же проронила несколько слезинок. Маше было больно смотреть на чужое счастье. Каждый раз у неё при этом был такой вид, словно её обманули. Пообещали что-то, но в последнюю секунду отобрали. Оставили ни с чем.
— Я всего этого не знал, — произнёс Миша.
Его голос звучал глухо, а взгляд был направлен вниз, на зелёную траву. Каждое слово, что произносила эта женщина, било его, словно пощечина. Потому что он представлял себе всё это. В красках. Его Машу, которая сломалась. Из-за него. И которая пыталась починить себя сама. Пережить его предательство.
— Ещё бы, — хмыкнула Оксана, — Да и даже если бы узнал — неужели это что-то бы изменило? Нет, ты бы всё равно ушёл. Так что мой тебе совет, если решил снова поиграться — откажись от этого сразу и уходи. Не издевайся над человеком. Вы, хирурги, конечно, умеете обращаться со скальпелем, но резать сердце дочери я больше не позволю.
Миша хотел было что-то ответить, но не успел — рядом оказалась младшая Сергеева, которая первым делом спросила:
— О чём разговариваете?
*****
Разумеется, я слышала их беседу. Не всю, но мне хватило и части, чтобы понять — дело плохо. Вид Миши только подтвердил мои опасения — он выглядел, как нашкодивший щенок. Похоже, маменька пропесочила его по первое число. Ну, класс. Только этого мне не хватало — здоровенного, взрослого мужика, снедаемого чувством вины. Спасибо, блин, мама.
Остаток вечера прошёл без эксцессов. Ну, почти. Когда Павлов, попрощавшись со всеми, пошел к машине, я, подчинившись молчаливому приказу мамы, чуть задержалась. Стоило мужчине оказаться по другую сторону заборы, наша именинница заявила:
— Мне всё это не нравится! Всё ещё!
— Что — это? — поинтересовалась я, даже не пытаясь скрыть то, насколько сильно меня утомили все эти разговоры.
— Я видела, как ты на него смотришь! Маша, не смей! Не вздумай снова с ним сходиться! Я никогда не одобрю этот союз.
Боги, как же я устала! От всего — отношений, который выжимали из меня все силы, друзей и родственников, пытающихся дать мне очень «нужный» и «дельный» совет. И мне точно не помешало бы проверить голову на предмет седых волос — чувствовалось, что они таки появились.
Отбросив все эти мысли, я произнесла максимально твёрдо:
— Мама. Не надо. Не заставляй меня сейчас приводить аргументы.
— Какие, например? — хмыкнула родительница.
Ох. Окей. Сама напросилась.
— Такие, что Сережа уходил от тебя сколько раз? Три, кажется? — припомнила я ей её личную драму, — Метался, не зная, как лучше поступить — остаться с тобой или вернуться к бывшей жене.
— То было другое. Его хватало на неделю максимум. Этот же пропал на два года. Ты была убита! — воскликнула мама.
Но я лишь резонно отметила:
— Как и ты. Неважно, сколько его не было — это в любом случае ранило. Но ты простила Сергея. Карина с Вадимом тоже несколько лет то сходились, то расходились. Давайте признаем, что это кредо женщин этой семьи — прощать своих мужчин. Потому что мы их любим, и они делают нас счастливыми.
— Что верно, то верно, — хмыкнула стоящая рядом Близняшка.
— Поэтому, что бы я не выбрала — уважайте мое решение. В конце концов, я уже выросла и за свою жизнь отвечаю только перед самой собой.
С этими словами, обняв маму и поцеловав в щеку сестру, я поспешила в машину, где меня уже ждал Миша.
Всю дорогу Павлов молчал, лишь судорожно сжимал руками руль и смотрел на дорогу. Да уж, похоже слова маменьки неслабо его проняли. Вот и что мне с ним было делать? Совета спросить не у кого — значит, нужно было справляться самой.
Когда иномарка остановилась возле моего подъезда, я негромко спросила:
— Зайдёшь?
Мужчина кивнул и мы поднялись в мою квартиру. Не задерживаясь на пороге, я прошла на кухню и поставила на плиту чайник. Затем достала кружки и чай. За всеми этими манипуляциями я не заметила, как на кухне оказался Миша. Что моё уединения прервали, я поняла только когда услышала негромкое:
— Прости меня.
Обернувшись, я нахмурилась:
— За что? Что ты успел натворить за те две минуты, что я оставила тебя одного?
Док покачал головой:
— Ты знаешь, о чём я.
Вздохнув, я кивнула. Да, отрицать очевидное было глупо. Павлов извинялся — в очередной раз — за проступки двухгодичной давности. Если бы его «прости» были деньгами — я бы уже выстроила небольшой коттедж за городом. С бассейном.
— Я просто так и не поняла одного — почему ты ушёл тогда? — отозвалась я после недолгого молчания.
— Испугался.
Против воли мои брови взлетели вверх:
— Что, прости?
— Я струсил, — повторил Док, — Мы планировали так много всего, что я просто…зассал. И решил, что проще дать задний ход. И…вот.
Я задумчиво хмыкнула. Да уж. Это не то, чтобы облегчало ситуацию, но хотя бы немного объясняло её. По себе знаю — тяжело с возрастом менять привычный уклад жизни. Сама была такой же — всё новое пугало меня, и я крайне неохотно вписывала в свой график что-то новое.
Нет, это не оправдывало Павлова — он поступил отвратительно и не по-взрослому. Но тот факт, что он открыто признался в трусости — это подкупало. Или просто я хваталась за соломинки.
В любом случае, я пожала плечами и ответила:
— Ну, я могу сказать лишь, что ты был не одинок.
— Что, прости? — переспросил доктор.
— Не только тебе было страшно.
— Серьёзно? — кажется, у мужчины возникли сложности с восприятием информации.
— Ну, конечно, — кивнула я, — Это же совершенно другая жизнь. Что-то новое, неизведанное. Естественно, меня пугали перспективы. А вдруг бы не получилось? И мы бы развелись? А если бы у нас уже были дети? Но, видишь, в чём разница — я была готова рискнуть.
— А я хочу сделать это сейчас, — негромко произнёс Миша, — Ты нужна мне. Я не думал, что буду так сильно нуждаться в ком-то. Но вот я стою перед тобой — и прошу позволить мне вернуться в твою жизнь. Я хочу сделать тебя счастливой. Только тогда я смогу быть счастлив сам.
— Ты любишь меня? — прямо спросила я, устав от хождения вокруг да около.
Мужчина чуть подумал и покачал головой. Но, прежде чем я успела хоть как-то на это отреагировать, он произнёс:
— То, что я чувствую — это гораздо больше, чем любовь. Я не могу облечь это в слова, да и не считаю это нужным. В этот раз пусть за меня говорят поступки.
Я молчала. Думала, взвешивала все «за» и «против», кусала губы, заламывала руки. Это был тот самый, решающий момент. Всё стояло на кону. Пан или пропал. Срываем большой куш или расходимся ни с чем. Что же мне выбрать?
Чуть подумав, вздохнула, и с моих губ сорвалось признание:
— Я очень сильно злилась на тебя. Любила — и злилась одновременно. И это может никогда не пройти до конца.
— Ты хочешь, чтобы я ушёл?
Я посмотрела на Мишу, и увидела в его глазах то, что, как мне казалось, никогда там не поселится. Покорность. Моя сестра — да и я сама — сумели поселить в нём надежду. Но маменька спустила Мишу с небес на землю. Он был как лев — свирепый и готовый сражаться, но в какой-то момент его либо приручили, либо он просто забыл, что такое свобода. Или же просто зверь позволил запереть себя. Он сидел возле меня — гордый дикий кот, но в то же время понурый и жаждущий ласки, тепла, любви.
Протянув руку, я коснулась его щеки и развернула лицо мужчины к себе.
— Нет. Я хочу, чтобы ты остался и позволил мне злиться на тебя, — чуть подумав, я добавила, — Надеюсь, ты хорошо отдохнул эти два года. Насладился свободными деньками. Потому что они закончились. Навсегда. Ведь если ты решишь снова бросить меня — я просто убью тебя.
