девушку с ранчо.
— Долой городскую девчонку, — поддразнила я, но слова Эллиота эхом отдавались в моих ушах.
Мне здесь не место, Эллиот был прав. Я не знала, что нужно для того, чтобы управлять ранчо, но я была готова учиться. Я бы из кожи вон лезла, чтобы узнать все о «Счастливом сердце», если бы это означало, что я могла остаться с Сайласом.
— Мне нужно извиниться за моего отца. Я должен был предупредить тебя, что нечто подобное может случиться.
— Что? — Я уставилась на него, разинув рот. Он знал, что я не нравлюсь Эллиоту? И ему не пришло в голову упомянуть об этом за последний месяц, когда я практически жила на территории этого человека? Мой шок превратился в гнев, и мой рот захлопнулся с громким щелчком.
— Как я уже сказал, я должен был предупредить тебя.
Я фыркнула.
— Думаешь?
— Мне жаль.
— Ты должен был мне рассказать, Сайлас. Я не какая-то маленькая женщина, которую тебе нужно приютить и защищать.
Он кивнул.
— Ты права, и я должен был сказать тебе. Я просто надеялся, что он справится со своими проблемами и будет более уважительным.
— Ну, он не был таким. Он был придурком, и я была совершенно не готова. Тебе просто повезло, что каким-то чудом мне удалось не потерять свое дерьмо и не разозлить его еще больше.
— Детка, если папа вел себя как мудак, мне было бы насрать, если бы ты его отчитала. Я говорил тебе миллион раз: не подавляй свой дух. Мне нравится, когда ты указываешь мне на мое дерьмо, когда я облажаюсь. Ему тоже можешь указать.
Мой гнев иссяк.
— Я хочу нравиться твоим родителям.
Он усмехнулся и подтолкнул Куража, чтобы подойти ближе ко мне и Лулу.
— Ты нравишься маме. И папе понравишься. Это просто перемены. Он справится со своими проблемами.
— Что я вообще сделала? — спросила я, хотя была почти уверена, что ответом был тот факт, что я причинила боль его сыну много лет назад.
— Папе нужно было указать на кого то пальцем. Он выбрал тебя. Он обвиняет тебя в том, что я пошел в армию, потому что думает, что если бы ты осталась, я бы тоже остался. Но меня не было, и у них была тяжелая пара лет. Они чуть не потеряли ранчо, когда рынок крупного рогатого скота резко упал. Это одна из причин, почему папа так неохотно пробует что-то новое. Наконец-то у него все вернулось в норму, и он не хочет ничем рисковать.
Я обмякла в седле, когда чувство вины легло на мои плечи стофунтовым грузом. Эллиот имел право указывать пальцем. Десятилетнее отсутствие Сайласа было моей виной. Я не сомневалась, что если бы я не сбежала, Сайлас остался бы в Прескотте. Когда мои ошибки перестанут преследовать меня? Сможем ли мы когда-нибудь преодолеть это?
Я закрыла глаза и прошептала:
— Мне жаль.
— Хэй. — Он схватил меня за руку. — Посмотри на меня. Это не твоя вина. Ты знаешь, так же, как и папа, что я подумывал о военной службе еще до того, как с нами случилось все это дерьмо. Папа просто упрямится, но он это переживет.
— А если не переживет? — Если Эллиот таил на меня обиду в течение шестнадцати лет, ему будет нелегко забыть.
— Переживет.
— Может и не пережить.
— Если он этого не сделает, что ж, будем решать проблемы по мере их поступления. Хорошо?
Я кивнула и снова повернулась к виду. Трудно было оценивать красоту с затуманенным умом и тяжелым сердцем.
— Должны ли мы возвращаться?
— Лис, — Сайлас потянул меня за руку, — все будет хорошо. Обещаю.
Мне действительно хотелось ему верить.
— Хорошо.
Все, о чем я думала во время медленной обратной поездки, было то, как я могла бы подойти к Эллиоту. Как всегда, я решила, что первым шагом будет извинение. Мне казалось, что все, что я делала с тех пор, как вернулась в Прескотт, — это говорила: «Мне жаль». Сколько еще извинений мне придется принести? Тысячу? Миллион? Я знала, что мне нужно за многое извиниться, но с каждым «прости» на его месте возникала необходимость сказать еще три.
К тому времени, как мы вернулись в сарай, был почти полдень, и я была совершенно подавлена.
— Хочешь чего-нибудь перекусить? — спросила я Сайласа, когда он заводил лошадей обратно в стойла. — Я могла бы сделать несколько сэндвичей с беконом, салатом и томатами.
— Звучит заманчиво. Я позабочусь об этих двоих. Ты можешь идти.
Я выдавила улыбку и подошла к двери сарая, остановившись в проеме.
— Сайлас?
— Да. — Он высунулся из стойла Куража.
— Если бы я могла вернуться и поговорить с молодой версией себя, я бы так и сделала. Я бы сказала ей, чтобы она не боялась и не убегала. Что она отказывалась от чего-то великого. Я надеюсь, ты это знаешь.
Его взгляд смягчился.
— Я знаю.
Кивнув, я пошла внутрь готовить обед. Я действовала автоматически, стараясь не позволять эмоциям брать надо мной верх, но когда я нарезала помидор, слеза скатилась по моей щеке и упала на разделочную доску.
Я отложила нож и прислонилась к стойке, когда начала плакать. Каждый раз, когда я думала, что добиваюсь прогресса, что я наконец-то избавилась от многолетнего чувства вины, что-то происходило, и оно сразу возвращалось. Когда это перестанет причинять боль? Я ненавидела то, что разбила сердце Сайласу. От одной мысли об этом меня начинало подташнивать, но я не могла изменить прошлое. Когда это перестанет бросаться мне в лицо? Я так стараюсь. Когда этого будет достаточно?
Я даже не пыталась перестать плакать. Я была так измотана, так эмоционально истощена взлетами и падениями последних нескольких месяцев, что просто позволила слезам капать на свой помидор, пока две сильные руки не обхватили мою грудь.
— Не плачь, — прошептал Сайлас мне в волосы.
Я сделала несколько прерывистых вдохов.
— Мне жаль, Сайлас. Мне просто так жаль.
Он развернул меня, чтобы обхватить мое лицо своими мозолистыми руками.
— Перестань извиняться, Лис. Здесь не за что извиняться. Ты была ребенком. Как и я.
— Я так… устала. — Я упала ему на грудь. — Я устала чувствовать себя виноватой за то, что ушла. За то, что не вернулась домой раньше. Я не знаю, что еще делать, кроме как продолжать извиняться, но я просто так устала. Как раз в тот момент, когда я думаю, что мы движемся вперед, кто-то швыряет прошлое прямо мне в лицо. Я ненавижу себя за то, что причинил тебе боль. Я ненавижу.
Его руки
