– Нет, а чего она с Машкой вдруг выступила? Не от отца родила, главное…
– А тебе-то что? Это, в конце концов, ее личное дело, от кого детей рожать. Да и не в этом даже суть… Никогда не будь судьей, Саша! Не давай торопливых оценок людям, а тем более своей матери! Ей сейчас еще хуже, чем вам всем, вместе взятым!
– Да почему ты решила, что ей хуже? – так же яростно горячилась Сашка. – Она ж нас в упор никогда не видела! Ты обо мне больше знаешь, чем она! Помнишь, как в восьмом классе я залетела и ты водила меня на аборт? А как от того парня-наркомана отваживала, помнишь? Каждую минуту мне звонила…
– Помню. Ну и что? Может, и хорошо, что Соня всего этого не знает…
– Ну да. Хорошо, конечно. В нашей семье у детей вообще главная задача – не путаться у мамы под ногами. Шуметь – нельзя. Подруг водить – нельзя. Отвлекать – нельзя. Приставать с глупостями – нельзя. Ничего нельзя! В нашей семье только маме всегда было хорошо! А как же? Для всех она – уважаемая мать семейства, а семейства-то никакого и нет на самом деле… Она не живет с нами, а телевизор смотрит с пультом в руках: кнопку нажала – на экране все зашевелилось, другую нажала – экран отключился. Удобно! А что она с Мишкой сделала? Превратила ее в марионетку какую-то! Она, видишь ли, сомневается, смеет ли устраивать свою личную жизнь, если маме плохо. И будь уверена, она ее так и не устроит. Мама никуда ее не отпустит, будет при себе держать. Это на мне она зубы сломала, моя кнопка на ее пульте не работает.
– Саша, а ты пробовала когда-нибудь поговорить с мамой? Так же, как сейчас со мной? Ты обижаешься, злишься, негодуешь, копишь в себе возмущение, а просто поговорить ты пробовала?
– Да не получится никакого разговора! Не слышит она ничего!
– Правильно. И не услышит, если ты будешь говорить на фоне своей сложившейся оценки. А ты попробуй принять ее такой, какая она есть. Ну просто разреши ей быть такой! Абстрагируйся от своего раздражения, сядь и поговори. Спокойно расскажи, какой ты ее видишь. Она тебя услышит, я думаю.
– Нет! Не хочу! Услышит, не услышит, какая разница… Я только пожалеть ее могу, а насчет понять-принять… Нет, не могу. Вот начну зарабатывать свои деньги, и сразу сниму себе квартиру! И Машку к себе заберу! И Мишку силой к Димке в Мариуполь отправлю! А сейчас… Сейчас – лишь бы с Машкой все нормально разрешилось. Если с ней что-то случилось – никогда себе этого не прощу. А ей – тем более!
– Ну да. Сбежать от ситуации – проще простого. А попытаться помочь, руку подать… Отца я вашего не обвиняю – он мужчина. Здесь разлюбил – в другом месте полюбил. А у вас, у детей, другая задача – понять и принять своих родителей. И хочешь ты этого или нет, в тебе одна половина – мамина! Ты сможешь свою собственную половину взять и отбросить от себя? Нет, не можешь. Так что давай подумай. Это тебе даже больше нужно, чем маме. Уйдешь с обидой – так с обидой и будешь идти, метаться из стороны в сторону.
Они пропустили уже третий автобус, стояли на остановке. Говорили, говорили… Сашка поймала себя на мысли, что так бывает всегда: она никак не может оторваться от Майи, не может вдоволь наговориться. Тянет ее к ней, как магнитом…
– Ты представь, что твоя мама – малое дитя. Ребенок, пришедший в этот мир с первородным страхом. Страх – ее вторая суть, понимаешь? Он просто не дал ей повзрослеть, оставил ребенком по сути. Она никак не может выйти из своего детского восприятия мира, из своего стремления к беззаботности. Я бы сказала – из жажды беззаботности. Застряла она там, понимаешь? Большой и шумный мир пугает ее, кажется жестоким и хамским. Вот она и прячется от него за вас, пытается таким образом уберечь себя. У нее детских силенок не хватает, чтобы быть такой, какой ты хочешь ее видеть! Она и в самом деле ранимая и беззащитная, и Мишель это острее чувствует, чем ты. Поэтому и боится оставить ее, даже готова собой жертвовать. Она ее просто любит. И принимает. А ты только тем и занимаешься, что воюешь, обвиняешь, злишься… А на самом деле из матери веревки вьешь. Всегда получаешь то, что хочешь! Посмотри, она ж тебя боится, как испуганный ребенок. Вот и ко мне помчалась по первому твоему требованию, как по приказу…
Сашка задумалась. Озадаченно смотрела в землю, на носки своих модных сапог. В голове у нее все перемешалось, и как ни силилась она, все не могла представить мать малым ребенком. Ну не получалось, и все тут!
– Ничего себе, дитя… – тихо проворчала она себе под нос. – Да ее, наоборот, все кругом за умную почитают. Она только и делает, что учит всех, учит… Все на свете знает, про все читала, цитатами всяческими так и сыплет! Ты попробуй скажи ей, что она малое дитя! Она же считает себя самой умной на свете!
– А интеллект еще не есть ум, Сашенька. Умным должно быть сердце, а оно у твоей мамы еще спит детским крепким сном. Вот и помоги ей, разбуди его! Хоть это и смешно звучит, но твое сердце сейчас взрослее и сильнее. Вот и помоги маме, позови ее в свой взрослый мир.
– Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи… – насмешливо и немного грустно пропела Сашка.
– Да, Саша, именно так. Позови с собой. И она придет. Сквозь злые ночи.
К остановке медленно подруливал Майин автобус. Она крепче затянула шарф на шее, зябко повела острыми плечами:
– Я поеду, Саш. Ты иди домой, ладно? И подумай обо всем еще раз. Ты же умница. Я в тебя очень верю…
Майя запрыгнула в автобус, повернулась к Сашке, помахала рукой. Двери закрылись, автобус с дребезжанием тронулся с места, увозя от нее Майю. Сашка медленно развернулась, тихо поплелась домой. Господи, как же она устала! Столько всего произошло за эти несколько дней! Какой-то калейдоскоп из школьных уроков, репетиций в ночном клубе, блесток, перьев, бессонных ночей, тяжелых потерь, семейных передряг, маминых слез… Как будто она сразу, без всякого переходного периода, выскочила из юности в другое, взрослое состояние, где надо не только самой отвечать за свои слова и поступки, но и нести ответственность за других. За маму, например. Нет, как странно это звучит – нести ответственность за маму!
А ведь Майя права – она действительно из мамы веревки вьет… И не только веревки. Еще и нападает на нее все время. Во лжи обвиняет. В ханжестве. В эгоизме. Получается – и не мать у нее вовсе, а ехидна. А самое противное – ей ведь нравится на нее нападать… Мать боится, а ей – нравится! Именно ее страх и нравится! Как Майя его назвала – детский, первородный. Получается, что она маму подавляет? Прямо замкнутый круг какой-то. Мама подавляет отца с Мишкой, она подавляет маму… И все они бегут, бегут в разные стороны, как будто от чего-то спасаются: она – к Майе, отец – к этой белобрысой страшилке, Мишка – к Димке. Вот и Машка каким-то образом исчезла, тоже убежала куда-то… Что ж с ними такое происходит?
