— Тим, — Лиза постаралась вложить в свои слова максимум решимости, — если бы речь шла о Котьке, ты бы остался дома?
— Котька на такие подвиги не способна, — категорично ответил Тимур. — Я на это надеюсь, — добавил он после паузы. — Потому что плавает она не так хорошо. Но я тебя понял. Как будешь выезжать, отзвонись, пожалуйста. И как приедешь. Может, все же отвезти?
— На улице не лихие 90-е, Тимур Александрович. Но за заботу спасибо. Я позвоню.
Попрощавшись, Лиза нажала отбой. Такси подъехало на удивление быстро, она только успела одеться, собрать «дежурный чемоданчик» с лекарствами на такой случай и отыскать запасные ключи от Женькиной квартиры.
Морозка вышла из машины и посмотрела на его окна. В коридоре горел свет, значит этот, с позволения сказать, отморозок, дома.
На звонок в дверь Змей не ответил, и Лиза, уже накрутившая себя видами один другого краше, напряглась еще сильнее. Она поднялась на лифте, открыла двери, вошла в квартиру и, скинув сапоги, прошла внутрь, чтобы включить свет в спальне. Из-под кучи одеял виднелся Женькин нос. «Драконша» откинула одеяло и потрогала его лоб. Пожалуй, она ошибалась, когда думала про себя, что полыхает огнем.
Любитель водного поло с щенками открыл глаза и щурясь, пробормотал с улыбкой:
— Ой, Лиза, а когда ты одеться успела? — Бредит, мелькнуло у нее в голове. Но взгляд Змея неожиданно сфокусировался, и он более осмысленно произнес: — Ты как тут оказалась?
— Тимур позвонил, — она снимала пуховик. — А у тебя, засранца, что, руки бы отвалились мой номер набрать?
Женька потянулся лицом к Морозкиной ладони и потерся об нее.
— Я телефон залил, — сказал он тоном «я-больше-не-буду».
— Что тебя вообще купаться потянуло? — проворчала Лиза. Во всяком случае, живой. А с остальным она как-нибудь справится.
— Сегодня по прогнозам река должна была вскрыться. Мы и поехали после работы на берег. Ветрина завывает, лед вздулся, но держится. Чувствуется, из последних сил. — Змей пытался делать вид, что в порядке. Но замедленная речь, тяжелое дыхание и постоянно облизываемые пересохшие губы выдавали его с головой.
— Сейчас попить принесу, и продолжишь свою исповедь, — Лиза бросила верхнюю одежду на вешалку и вернулась с теплым малиново-смородиновым морсом. Женька жадно припал к кружке.
— Спасибо! Спасла. Так вот, — продолжил он «ожившим» голосом, — глядим мы на эту стихию, вдруг слышу — не то писк, не то всхлип. Подхожу к краю склона — а там псина на льду сидит. Лапы во все стороны расщеперил и подвывает. Жалко же, хоть и бессловесная тварь, но ведь живая! — с непонятной злостью произнес Женька.
— И ты пошел по льду, челюскинец не добитый, — не столько спросила, сколько констатировала Лиза в процессе ревизии захваченных с собой медикаментов. — В смысле, лупить тебя некому. Ты во сколько пил жаропонижающее?
— Я его не пил. И к твоему сведению, я авантюрист, но не идиот, — Морозка про себя с последним утверждением не согласилась. — Во-первых, там же вода вдоль берега течет. Где-то с метр шириной. Во-вторых, лед еле дышит… Мы с мужиками скинулись запасками, — о, организация спасательных операций — это наше всё! В этом весь ее Принц на Серебристом Лёхусе, — я по ним и пошел. Ну, на обратном пути на одну покрышку встал не очень удачно… — с видом «все мы несовершенны» продолжил он. — Зато ледоход мы все-таки посмотрели!
Лиза поморщилась от Змеева оптимизма.
— А почему сюда поехал, а не домой? — поинтересовалась она, протягивая таблетки и кружку.
Женька сел на кровати, кутаясь в одеяла, и из-под них выбрался, недовольно тявкнув, черный щенок с рыжими подпалинами на лапах и вокруг левого глаза.
— Не мог же я Тайсона бросить… — виновато ответил собачий Дед Мазай и залпом проглотил всю предложенную медикаментозную гадость.
— О, Господи! Он еще и Тайсон?
— Наглый, черный, в перчатках и с фингалом… Кто же еще? — Женька искренне недоумевал.
— Вот с Тайсоном бы и приехал.
— Лиз, он же еще маленький. ПИсать будет на полу, пока к улице не привыкнет…
А то она не догадалась!
— То есть пусть лучше здесь, на паркет, чем там на линолеум? Женька, ты, когда в воду падал, головой не ударился? Так, всё, больной, спи, — заботливая врачиха в ней уложила пациента и аккуратно подоткнула одеяло.
Лиза сидела на краю кровати и смотрела на засыпающего мужчину. Его лицо постепенно расслаблялось, а дыхание выравнивалось. И на смену облегчению от того, что ничего непоправимого с ним не случилось, приходил невыносимый стыд и чувство вины. Пока она в красках представляла Женьку с очередной блондинкой из сауны, с ним могло случится всё, что угодно. Вообще ВСЁ! А она, вместо того, чтобы хотя бы позвонить тому же Тимуру, зарылась в свою обиду и бережно ее пестовала. Да, у Женьки осложненный анамнез в плане отношений с противоположным полом, но пока проблемы в отношениях возникали в основном из-за ее «истории болезни». Может, пора уже выздоравливать? Может, стоит поверить Жениным делам и дать им обоим второй шанс? Что она теряет, в конце концов? Пока ей просто НЕЧЕГО терять. Но, доверившись, она сможет попробовать это «что-то» построить. А там, чем черт не шутит, вдруг удастся это «ЧТО-ТО» сохранить?
Ее отвлек щенок, не осознающий, к собственному счастью, весь пафос размышлений неожиданно обретенной хозяйки. Тайсон вообще был к пафосу глух, поскольку хотел есть и тыкался носом в бедро.
— Если ты любишь меня, полюби моего пса… — негромко напела Лиза на мотив «наутилосовской» «Тени». — Пошли, троглодит, будем тебя любить посредством поиска жратвы.
Отвлеченная уборкой луж за собакой, она не заметила довольную улыбку, мелькнувшую на лице «спящего» пациента.
Нет, конечно, Женьке приходилось слышать признания в любви. И, сказать по совести, чаще, чем хотелось бы. Да и самому Евгению случалось увлекаться, а после бурного секса чего только с языка не сорвется… Но это подслушанное даже не признание — а так, намек на него, почему-то оказалось очень важным. И очень правильным.
Между ним и Лизой никогда не проскакивали эти слова на букву «Л». Какие там слова на букву «Л», если их отношения изначально строились на совершенно другой основе?
Как из этой основы выросло что-то другое, Женька сказать не мог. Потому что росло оно так незаметно, что он затруднялся сказать, когда же это что-то проклюнулось. Но далее не замечать очевидное было даже неприлично. Как в некстати вспомнившемся детском анекдоте про ежика: «Я не пукну. Я не пукну. Пук. Это не я. Это не я».
