У Карами был вполне почтенный вид. Саша ожидала чего-то другого. Уж не думала ли она, что из его рта должны вырываться языки пламени, вместо глаз будут черные кресты, а на лбу три выжженные шестерки.
— Каковы шансы, что вы сможете любоваться этим в ближайшие несколько лет?
— Точного срока назвать, конечно, нельзя, но если мы ослабим нашу борьбу, то шансы будут невелики.
Его взгляд был неизменно тверд, а на лице всегда одно и то же выражение. Такой холодный взгляд она встречала, когда брала интервью у преступников. Этим взглядом ее как бы предупреждали, что она имеет дело не с обыкновенными людьми, — а может быть, и вовсе не с людьми. В нем не было ни смысла, ни раскаяния. Этот взгляд не обещал рациональных объяснений или сожалений по поводу содеянных злодейств и убийств… Однако, насколько ей было известно, Тамир Карами был совем другим — образованным, умным. Он был политиком и, как все политики, искушен в логике или, по крайней мере, в риторике.
Берни выглядел смущенным.
— Ну, тогда… от всей души — счастья вашим оливам, — пробормотал он.
— Даст бог, следующий ваш визит будет к нам в Палестину.
— Но хватит ли там места и для Израиля?
— По нашему мнению, места хватит всем.
Ну вот опять это политическое словоблудие. Умение говорить прописные истины и обосновывать все, что угодно, если это потребуется ради идеи.
— Я думаю, мне лучше пойти прикинуть, в каких ракурсах мы будем снимать, — заявил Берни.
Что касается Саши, то она могла бы поспорить насчет того, что места хватит всем. Именно за это она и зацепилась.
— А что вы скажете о призыве ООП к постепенному уничтожению Израиля?
— Саша, — вмешался Берни, — пора бы начинать.
Тамир улыбнулся.
— Ничего, все в порядке. — Он повернулся к Саше. — Мы успеем поговорить обо всем. Я уверен, что нам будет очень интересно друг с другом. Вы играете в трик-трак? — спросил он Берни.
— Ну! Моя любимая игра.
— А вы? — спросил Карами у Саши.
— Боюсь, что нет.
— Возможно, у нас будет шанс сыграть несколько партий, — сказал он Берни. Потом снова повернулся к Саше. — Чтобы поговорить, мы поднимемся в мой кабинет.
Появились два охранника. На груди у каждого автомат, на поясе револьвер. Прежде чем обратиться к Саше, Карами обменялся с ними несколькими словами на арабском.
— Я попросил, чтобы в течение часа нас не беспокоили, — объяснил он ей. — Этого достаточно?
— Более, чем достаточно, — сказала она и посмотрела на Берни, который уже забрался в автомобиль, чтобы покрутиться около дома в поисках эффектных планов.
Кабинет был не заперт. Письменный стол, кресло. Еще два кресла для посетителей, небольшая софа, ковер, четыре шкафа с документами и факс. На стенах фотографии мужчин — «мучеников», как сказал Карами, — палестинских лидеров, «расстрелянных израильтянами», и тех, кто «сложил голову в войне за освобождение родной земли». Одиннадцать из них были те самые — из особого списка Голды Меир. И все они, один за другим, были уничтожены в течение нескольких лет. Он был последним, кто остался в живых. Надолго ли? Этого никто не мог сказать.
Он начал что-то говорить о своем кофейщике, а потом остановился.
— Не хотелось бы огорчать жену, но у нас есть основания полагать, что он не вернется. У меня есть сведения, что его убили евреи. — Он пожал плечами. — Вы понимаете, что я имею в виду. Теперь на очереди я. И это только вопрос времени. — Тема была закрыта. — Вам кофе или зеленый чай? — спросил он.
— Зеленый чай, — ответила Саша.
Отдавая предпочтение зеленому чаю, Саша в соответствии с системой Станиславского, решила входить в образ специалиста по Ближнему Востоку. От чая до терроризма. Единственное, на что она надеялась, что покушение не случится у нее на глазах. Одного кошмара в год для нее вполне достаточно. Однако разве можно оставаться равнодушной к его возможной смерти? Если только она уже не стала для него неотвратимой реальностью. Невольно Саша исполнилась сочувствия к человеку, обреченному на смерть.
— Откуда у вас такая уверенность, что вашего кофейщика убили израильтяне? — спросила она.
Он улыбнулся одними глазами.
— Могу ли я настолько доверять вам, журналистам, чтобы раскрывать свои источники информации?
— Нет, конечно, — поспешно ответила она. — Но это довольно серьезное обвинение с вашей стороны. Или, по крайней мере, предположение.
— Это не обвинение и не предположение. Это правда.
— И вы живете только по правде? — спросила она, чувствуя, что слишком торопится с развитием беседы. Следовало бы приберечь это для съемки.
— Нет, не только, — терпеливо сказал он. — В конце концов, мы такие же люди, как и все. Точно такие же, как и вы — американцы. — Он улыбнулся. — Разве ваше правительство всегда говорит только правду?
Он добросовестно разыгрывал давно отрепетированную роль, и она ему прекрасно удавалась.
— Но почему всегда случается так, что палестинцы сами вредят себе в общественном мнении? — между прочим поинтересовалась Саша.
Он взглянул на нее с интересом.
— Может быть, потому что у нас слишком много лидеров. А может быть, у нас только один лидер, но он хочет угодить сразу слишком многим.
— Это еще мягко сказано. А как вы объясните тот факт, что арабы терпят поражение за поражением от этой маленькой ущербной страны? — спросила Саша.
— Мы имеем несчастье постоянно недооценивать нашего врага.
Он сделал паузу, чтобы снять кобуру. Пистолет он положил в ящик письменного стола, а кобуру на стол.
— А что бы вы могли сказать о себе? — спросила она, опустив глаза.
— Я — главнокомандующий Армии освобождения Палестины.
— Почему же вы живете так, как вы живете? — продолжала она. — Среди всего этого загородного комфорта и роскоши? — Она обвела глазами комнату. — Что вы здесь делаете в то время, как ваш народ живет в лагерях?
— Вы полагаете, что мне следует быть вместе с ними. Так я был с ними.
— Почему же вы их покинули?
— Потому что целесообразнее стало жить здесь, чтобы принимать лидеров со всего мира, которые могут помочь нам вернуть то, что нам принадлежит, — Палестину.
— Значит, вы ищете политическое решение проблемы.
Его глаза потускнели.
— Ну конечно. Мы стараемся найти политические решения. Мы вообще стараемся, как только можем.
— Политическое решение и военное решение… Я бы назвала это другим словом.
— Каким?
— Терроризмом, — сказала она то, что должна была сказать. Она не упомянула следом слово «убийство», хотя они почти синонимы.
