На сердце было тяжело — но привычно. Там уже давно груз. Я смотрела, как уносится вниз земля, казалось, я оставляю там что-то важное, и душа рвется надвое — прямо по живому. Цена за мою черную любовь. Мы больше никогда не увидимся.
Эмиль Кац вытерпел неприятные ощущения взлета, не дрогнув лицом. Он смотрел на меня, излучая холод, а мне и так больно.
Я отвернулась, глядя на собственное отражение в толстых стеклах иллюминатора. Внутри звучали слова, которые мы не сказали друг другу. Чувства, которыми я не успела поделиться. Мы столько пережили, столько прошли… Меня переполняли невыраженные эмоции, которые так и погаснут со временем невысказанными.
Наверное, и я вместе с ними.
Похищение, погоня, его сжатые от усилий зубы, когда он берет меня на руки, чтобы отнести в госпиталь. Его успокаивающий голос: «Ты справишься», и первый крик нашей малышки.
Но я ведь знала, что он уйдет.
Не верила, но знала.
Знала всё о нем с самого начала.
Смотрела вниз, представляя, что Андрей где-то там. Представляла, как курит, криво улыбается, думает обо мне. Представляла, что он все равно там, живет, дышит, ждет меня. Смотрела, пока земля не скрылась за слоем облаков.
Когда самолет выровнялся, Эмиль отстегнул ремень и вызвал бортпроводницу.
— Коньяк, — сказал он.
На столе мгновенно оказался пузатый бокал с коньяком.
Он смотрел на меня прозрачными глазами. Пустой взгляд, каменное лицо. Словно ждет, что я расплачусь или начну причитать: слезы пеленой стояли в глазах.
Выпил до дна и поставил стакан. Налил снова.
У него был натянуто-скорбный вид, который я не могла идентифицировать. А потом дошло. С таким лицом неэмоциональные мужчины пьют за мертвых.
«Вы знаете, где Андрей?»
Этим вопросом я задолбала охранников, а ему задать не смогла.
Испугалась.
Не хочу слышать ответ.
Я хочу верить, что он остался там. Пусть для него все пойдет, как прежде, до нашего знакомства. Будет курить на кухне ночью — и вспоминать нас с дочерью! Слезы выкатились из переполненных глаз. Эмиль ничего не сказал. И не сочувствовал. Холодный человек. Я отвернулась, чтобы не плакать перед человеком, которому никого не жаль. Взгляд вернулся к дочке.
Аня активно сосала соску, таращась круглыми глазами. Очень внимательно, словно пыталась рассмотреть, что происходит.
Я улыбнулась сквозь слезы, и поправила одеяльце.
Время перелистывать страницы.
— Куда мы летим?
— В Пекин.
На миг я онемела.
— Вы шутите?
Он покачал головой.
— Я обещал устроить вас в безопасном месте. Я всегда выполняю обещания. Там будет безопасно для вас, — он взглянул на Аню. — Там живет моя семья. Сделать визы быстро, как просил Ремисов, получилось только туда. У вас будет квартира и содержание.
Ремисов. Звуки имени вонзились в сердце, как нож.
Я осмыслила сказанное:
— Что будет потом?
— Вам придется остаться минимум на год, — он раздраженно поболтал коньяком в бокале. — Возможно, больше. Не знаю.
Я не стала приставать — видно, что он мной тяготится. Обуза. Спасибо, что вообще помогает. Если бы меня не вывезли из госпиталя, кто знает, что бы с нами стало. Я не хочу в Китай. Но глядя на дочь, твердо решила, что справлюсь.
Летели мы долго — с посадками.
Экипаж окружил меня и дочь комфортом, здесь было все, что могло понадобиться для путешествия с младенцем. Даже люлька. Еда была отличной. Ане предложили игрушки. Будущее в незнакомой, экзотической для меня стране пугало. Я не знала языка, не представляла, как устроена жизнь в Пекине, но Кац был прав — это слишком далеко от Москвы. Безопасно. Какими могущественными ни были враги Андрея — там нас точно не достанут. Шелехов не выследит нас. Так что можно сказать, наши с Анютой следы сотрут.
К концу перелета я страшно устала.
Нас с Аней снова куда-то везли в компании господина Каца, но я была такой вымотанной, что постоянно клевала носом, и мне хотелось одного — спать, спать, спать…
Когда я попала в квартиру, уже стемнело. Вид за окном меня не интересовал. Господин Кац остался внизу — меня проводил охранник.
Он включил торшер в углу крошечной прихожей и впустил в квартиру.
— Располагайтесь. Все необходимое уже завезли. Завтра вам привезут карту и помогут обустроиться.
Я слушала вполуха.
Мне хотелось остаться одной и наконец отдохнуть. После долгого полета в голове гудело, одно хорошо — Аня нормально перенесла путешествие. Я носила ее на руках, пока осматривалась.
Квартира была небольшой — и неуютной.
Одна комната, кухня, шкаф в стене. Вроде бы все такое знакомое… Кухонные шкафчики, электрический чайник и микроволновка. В спальне — широкая кровать, застеленная терракотовым покрывалом. И вместе с тем — чужое, незнакомое. Как будто я в параллельном мире, где все то же самое, но немного иначе.
Кухня без предупреждения переходила в крошечную гостиную. Очертания мебели чуть другие: у столика и комода в спальне ножки непривычной формы. Метраж небольшой, и обстановка компактная, плотно сбитая. На подоконнике за белыми жалюзи виднелась тень. Я заглянула: статуэтка, изображающая веточку с цветами. Это напомнило одну из наших с Андреем квартир: ваза с веточкой, смятая салфетка, мой натюрморт… Стало грустно. Аня всхлипнула, и я привычно начала качать.
За непривычно высоким, большим окном — днем будет много света, был типичный урбанистический вид. Угловатые высотки теснились друг за другом, а над ними однотонное небо без звезд.
Чужое небо.
Я отвернулась, вернув на место шелестящие жалюзи.
— Это просто путешествие, — прошептала я дочке, качая. — Наше путешествие в Китай. Вот увидишь, будет здорово…
Здесь никто не жил, квартира была чистой — почти стерильной.
И в душе у меня было такое же ощущение: я готовилась впустить в жизнь новое.
Распахнула дверцы шкафов: в кухонных минимальный набор посуды, кое-что еще в упаковках. В коридоре — постельное белье и сложенные в стопки два одеяла. У стола даже стоял высокий детский стульчик. Нам еще рано такой, но приятно, что кто-то позаботился.
— Пойдем спать? — предложила я.
Утром квартирка преобразилась.
Я оказалась права: окна давали море света. Подняла жалюзи, глядя на этот чужой и пока непонятно — дружелюбный или враждебный — мир. Покормила дочку, позавтракала сама: в холодильнике были некоторые продукты и, к счастью, без надписей на китайском. Пока Аня дремала, я намочила губку и прошлась по дому. Убирать было нечего, но мне хотелось поскорее обжиться. Почувствовать себя в своей тарелке. Глаза были на мокром месте.
Скорее забыть, что я оставила за спиной… Ночной госпиталь, роды, как он уходил… Это меня раздавило… Но. Дочь со мной — что еще надо?
Андрей бы все равно не улетел с нами. Сам сказал, что не сможет: он в международном розыске.
Кому только молиться, чтобы эта боль прошла?
В дверь позвонили.
В первую секунду я опешила, не догадавшись сразу, откуда исходит трещащий звук, затем вытерла руки и на правах хозяйки пошла открывать.
Мне обещали прислать кого-то…
За дверью оказались двое: женщина и мужчина. На нем — черный костюм под распахнутым пальто, на ней — легкая шубка с капюшоном, тоже расстегнутая, черное платье и солнцезащитные очки в пол-лица.
Я опешила, когда она сбросила капюшон и сняла очки. На меня смотрела повзрослевшая жена Эмиля.
— Можно войти? — спросила она.
Глава 49
Женщина тревожно приоткрыла губы. Взгляд взволнованно шарил по моему лицу, словно она пытается меня считать.
— Меня зовут Дина, — сказала она. — Я жена Эмиля Каца.
— Я вас узнала.
Помнила по старым фото — там она была моложе и какая-то беспомощная. Сейчас передо мной была жена успешного бизнесмена. В ней появился лоск, присущий очень богатым женщинам. В простушках, вроде меня, такого нет.
— Я хочу с вами поговорить.
Подумав, я отступила в сторону.
