сестру наедине с двумя опасными мужчинами, но, с другой, стороны… Что я могла сделать?
Это эгоистично, но я, наверное, не хотела еще сильнее разочаровывать Дамира. Мой несчастный язык и без того сболтнул лишнего, и мне еще долго предстоит расплачиваться за это перед мужчиной, в чьих глазах я увидела разочарование.
Тася пытается меня разговорить, обещает, что все будет хорошо, но она слишком оптимистично смотрит на мир и в ее крови бушуют гормоны — это не та смесь, чтобы рационально оценивать происходящее вокруг.
— Ты теперь будешь жить с нами? — девочка отвлекается от рисования каких-то странных деревьев с рожицами и возвращает мне расческу, которую я три секунды отложила, потому что немного устала от монотонного расчесывания ее мягких волос.
— Давай я лучше попытаюсь заплести тебе что-нибудь красивое? — уговариваю ее на импровизированную косичку, и Василика активно кивает, меняя красный фломастер на зеленый — она решила, что у деревьев брови обязательно должны быть под цвет листвы.
— Так будешь?
Вот ведь маленький следователь.
Удивительно, что в ее арсенале нет игрушечных наручников, которые можно использовать при допросе.
— Это слишком сложный вопрос, зайчик. У меня пока нет ответа на него.
— Обманщица, — Тася шепчет это одними губами и возвращается к украшению цветным кремом маленьких кексов.
Дети рассыпали по столу какие-то цветные фигурки, и теперь каждый ждет своей очереди, чтобы украсить ими кремовую горку на ароматной ванильной выпечке.
Самое мерзкое во всей этой ситуации — ожидание.
Невероятно сложно просто сидеть и ждать исхода разговора на троих, в то время как у меня перед глазами стоят какие-то слишком кровавые картинки. Приходится жмуриться до вспышек, чтобы загнать их поглубже в мое сознание, которое смотрело слишком много фильмов про безжалостных мужчин.
— Как ты можешь быть такой спокойной? — я все-таки решаюсь задать Тасе этот вопрос. Хорошо, что дети слишком заняты своими «важными» делами и не отвлекаются на наши разговоры.
— Я просто вижу врага в твоей сестре, — она пожимает плечами с абсолютным спокойствием на лице и пачкает кремом нос своему брату, который тут же начинает возмущаться и бубнить что-то о возрасте и взрослении.
— У тебя есть какая-то своя классификация? — мне действительно любопытно.
— Понимаешь, у меня в жизни был не очень хороший человек, который как бы считался родственником. Я очень долго металась между «это все-таки родня» и «пусть катится к черту». Пришлось, в конечном итоге, смириться с тем, что люди иногда бывают… — Тася явно хочет выругаться, но у нас здесь дети, поэтому ей приходится смягчить термин. — Плохими они бывают, если совсем цивилизованно выражаться.
— Карина, она…
— Я знаю, почему ты хочешь ее защитить. Но, поверь, все эти оправдания существуют только в твоей голове. Мне хватило одного взгляда на твою сестру, чтобы все встало на свои места. Она явно привыкла пользоваться тобой, а ты слишком мягкая для отказов, — киваю в ответ, и она продолжает. — Отбрось то, что вы являетесь сестрами. Стала бы ты в этой ситуации выгораживать постороннего человека?
Не стала бы.
Мне даже размышлять на эту тему не нужно, ответ едва не слетает с языка в ту же секунду.
— Нет. Наверное, нет, — я продолжаю перебирать волосы непоседливой малышки, это успокаивает.
— Вот и ответ на все твои вопросы.
Чувство вины все равно продолжает пожирать мои внутренности, но теперь оно делает это как-то лениво, словно желудок уже полный, но от десерта просто невозможно отказаться. Я уверена, что в будущем смогу окончательно избавиться от этого ощущения и оно не будет терзать меня даже по ночам, когда приходит время немного пофилософствовать.
Со стороны гостиной раздается какой-то шум, я вздрагиваю и соскальзываю с высокого стула, осторожно усадив Василису на него под ее возмущенное сопение. Крадусь к открытому дверному проему, набираю побольше воздуха в легкие и уверенно шагаю вперед. Мне просто хочется узнать, что ничего непоправимого не случилось.
Карина выглядит разбитой и невероятно напуганной. С нее будто срезали всю самоуверенность и превосходство над окружающими, которым она так гордится.
— Что вы с ней сделали? — обращаюсь сразу к обоим мужчинам, держу себя в руках, чтобы не кинуться к сестре.
Для этого приходится вспомнить, как мне было страшно, когда в мою квартиру ворвались бандиты и обещали сделать со мной ужасные вещи, после которых не каждый способен прийти в себя.
— Пальцем не тронули. Поговорили по-взрослому, вспомнили молодость, — Артур хмыкает и уходит на поиски своей жены, а я смотрю на мужчину, с которым недавно была близка, и боюсь сделать шаг вперед.
Когда с людьми просто разговаривают, они не выглядят настолько потерянными и сломленными.
Дамир бросает на меня тяжелый взгляд, хмурится и хлопает по карманам. Я остаюсь неподвижной, когда он выходит из комнаты, и чувствую неприятные покалывания по всему телу.
Мне нужно сделать выбор. Пойти следом за ним или остаться успокаивать сестру.
Ветер на улице царапает своими объятиями, Дамир курит в стороне от дома, а я топчусь на крыльце и не решаюсь подойти ближе, потому что не хочу быть отвергнутой.
— Иди уже сюда. В дом все равно не вернешься, а так хоть замерзнешь не слишком сильно, — ему даже оборачиваться не нужно, он чувствует мое присутствие и выдыхает в небо облако серого дыма.
Дамир напряжен. На его руках бугрятся мышцы, на лбу залегла сетка морщин, а губы недовольно поджаты в те моменты, когда он не затягивается медленно тлеющей сигаретой.
— Ты на меня злишься? — решаюсь задать вопрос, когда становится невыносимо от вставшего между нами молчания.
— Нет.
— Я ведь вижу…
— Зачем тогда спрашиваешь? — Дамир усмехается, но как-то по-доброму. Его взгляд смягчается, он притягивает меня спиной к себе и прижимает широкую ладонь к моему животу.
Горячо.
Волнительно.
Я задерживаю дыхание от томительной теплоты, окутывающей все тело.
Легче точно не стало.
Мы как будто все это время по шаткой лестнице карабкались наверх вдвоем, а теперь под нами сломалось несколько перекладин, и нам нужно как-то удержаться, чтобы не вернуться к
