Алисой. Ей было четыре. Она была никому не нужным ребенком: нелюбимым, одиноким. У нее были проблемы с развитием. Мне стало жаль ее… – Вика задумалась, полностью погрузившись в воспоминания: – Я пошла к отцу, потребовала денег и забрала Алису в Париж. Там специалистов нашли, вытянули ее. Мы стали очень близки, – она тепло улыбнулась.
В этот момент я понял, что не буду рассказывать о выходке Алисы: они слишком нежно относились друг к другу. Не хочу еще одну семью разрушать.
– Она с няней часто ко мне прилетала, когда я обосновалась во Франции, – Вика снова на меня поглядела и по волосам пальцами провела: – Ты мечешься. Ты мучаешь себя и будешь мучить ее. Я знаю это. Мой отец остался в семье, но лучше бы ушел. Не терзал мать! Сам терзаться перестал быстро, – горько проговорила.
Я почувствовал, как уголок рта кривится в насмешке над самим собой. Как гадко звучит. Ведь я такой же мерзавец, пусть не один в один, но ряд предателей и изменников у нас с Зиминым общий. Да и не только с ним. Странно, что Вика, в юности пострадавшая от поступка отца, встала в ряды женщин, позволявших себе очароваться женатыми мужчинами. Какая тонкая материя наша психика: сначала бежим от жутких триггеров, потом догоняем их, ломая ноги. Я не считал себя соблазненным или привороженным агнцем божьим, но мы ведь оба понимаем, что некоторые поступки распаляли мои инстинкты и взращивали страсти порочные. Тогда это было наваждением и помутнением. Я думал членом – теперь точно знаю, как это бывает. А вот потом…
Потом виноват больше: гнев, ярость, желание разрушать и причинять боль толкали дальше, в пучину чужого и совсем не нужного. Я вытрахать пытался не только любовь к жене и эмоциональную зависимость от нее, я душу свою препарировал и выжигал. Я ненавидел Катю и ненавидел себя. Ненавидел за свою вину! Меня рвало изнутри, когда документы из дома забирал, хотелось орать и крушить, а она вся такая спокойная, про человеческое достоинство забыть не может! А я ничтожен в своих низменных пороках. Как меня тогда понесло! Мать позвонила, напомнила про совместный ужин, и я Вику схватил и поехал: надо же родителям рассказать, что больше не семейный человек! Шок. Непонимание. Ошеломленное молчание. И они тоже вели себя с достоинством! Кругом одни эмоциональные импотенты! Я уступил ярости и хотел, чтобы все были в ярости. Но это чувство скоротечно, как и страсть без сердечной подпитки. Гнев прошел, но оставил свои разрушительные следы. Изменились все. Катя прошла через боль предательства, потеряв уверенность в незыблемости искренней любви. Моя дочь резко повзрослела, познав утрату надежного дома. А я дожил до тридцати шести и понял, что так и не повзрослел. Не научился элементарному и такому важному состоянию души – признавать свои ошибки, искренне сожалеть о содеянном, не маскируя и не перекладывая вину. Я и сейчас этого не умел. Мне еще учиться и учиться, и нет гарантии, что освою эту науку. Плыть по течению всегда легче, чем грести против судьбы. Соблазниться проще, чем противостоять искушению. Просить прощение надежней, когда уверен, что простят.
– Вадим? – тихо позвала Вика.
Я осмысленно взглянул на нее. Что я могу дать женщине? Если себя не знаю. Не понимаю. Прошлое отпустить никак не могу. Но как раньше уже никогда не будет. Мы каждый день новые и с этим нужно как-то жить.
– Вика, мы не нужны друг другу, – я знал это, потому что помнил, что в сердце происходит, когда человек необходим. – Не нужно.
Она мягко улыбнулась и к щеке моей руку приложила:
– Мне ты нужен. Я люблю тебя и не знаю, что делать с этим чувством! – страстно призналась прежде, чем смущенно добавить: – Не хочу, чтобы наше расставание было таким скорым после предложения. Ведь всегда есть надежда, правда?
Понятно все. Сохранить лицо хочет.
– Я виноват в этой глупости со свадьбой, поэтому смело вали все на мою ебанутость, – и хмыкнул невесело. – Ты радоваться должна, что такое «счастье» тебе не привалило.
– Тебе нужно время, и я дам его тебе, – и ко мне потянулась, губу прихватила. – Давай не будем рубить с плеча, – прошептала, привычно к паху потянувшись. Я поймал запястье и отстранился: не хочу.
– Если буду проблемы, звони, – я поднялся. – Прости, Вика.
Перед ней извиниться легче, чем перед той, что чашу моей вины до дна выпила. С Катей в тысячу раз сложнее, но только она женщина моей жизни, и я не знал, как мне ее вернуть. Возможно ли невозможное? Сказала ведь, что не нужен. А Мальвина моя слов в пустоту не бросает. Но с Викой в любом случае все. Надеюсь, развяжемся быстро и без истерик. Наверное, подарить ей что-то нужно. Не в качестве откупа, но компенсации. Блядь, у меня как в той сказке: направо пойдешь – коня потеряешь, налево – костей не соберешь, а прямо вообще хана. А мне как раз прямо.
– Вадим, – я уже был в дверях, – я люблю тебя. И понимаю. Всегда буду понимать. Помни об этом.
Ну да, ну да: и понимать, и принимать. Это все прекрасно, но ничего общего с настоящими чувствами не имеет. Намек ясен. Сильно просто и по-взрослому не будет.
Катя
Кажется, дед Мороз под новый год решил сделать мне подарок. С сетью фитнес-клубов, в которой Светка моя работала, переговоры почти месяц велись, и наконец наметился прогресс. Премиум-сегмент – мозги делает знатно. Причем как клиента – меня ублажали, как партнера – нагнуть пытались. По цене и процентам от продаж пришлось уступить.
– Кать, давай здраво рассуждать, – деловито начала Светка, – пятьдесят на пятьдесят – неплохое предложение.
– Но шестьдесят на сорок было бы лучше, – возразила я.
– Ты больше продашь.
– И произведу, – это затраты, а в качестве терять нельзя. Я получу меньше чистыми, но если брать количеством… – Свет, а в вашем ресторане, какая десертная карта?
– Зришь в корень, подруга, – улыбнулась она. – Я тоже об этом думала. Если через три месяца выйдешь на уверенный доход, то можно ручки к ресторану тянуть.
– Так, а десерты из растительного сырья? Фитнес?
– Я тебя умоляю! Маленькие и изысканные – все! Наш поставщик сейчас даже о вкусе не особо заботится. Съедобно, но ничего особенного за минимум семьсот р!
– Пойдем, попробуем, – махнула я. Мы сидели у нее в кабинете, время – полдень, можно и кофе-брейк устроить.
– Девчонки, привет! – Олю встретили, выходившую из лифта.
– Мы
