с ним…
Приоткрываю глаза, когда лопатки касаются прохладного постельного белья, а я сама утопаю в подушках. Приподнимаюсь на локтях, мельком скольжу по себе взглядом.
Растерзана. И это только начало, судя по тому, как жадно изучает мое тело Адам и нависает сверху. Надо бы мне прикрыться, ведь блузка осталась где-то там, на полу, с полотенцем, но я и пошевелиться не могу.
Рухнув спиной на кровать, слежу из-под опущенных ресниц, как Адам стягивает с меня смятую, надорванную по шву, но по-прежнему узкую юбку-карандаш. Кажется, матерится про себя, когда костюмная ткань не поддается, скручивается. Приподнимаю попку, чтобы помочь и без того нервному мужчине. А он ухмыляется лукаво, наслаждаясь моей покорностью.
— Это лишнее, — постановляет и быстро расправляется с мокрыми, потрепанными после первого раза трусиками. Но с чулками медлит. — А это, пожалуй, оставим, — рычит в предвкушении, оттягивает пальцами кружевную резинку и отпускает ее, заставляя с характерным шлепком вернуться на место.
Дикий взгляд останавливается на моем животе, цепляется за шрам, плохо замаскированный под татуировкой, — и меняется. Мне плохо видно, как именно. Тухнет? Теряет интерес?
Адам замирает, и я вместе с ним.
«Ты должна следить за своим телом всегда. Чтобы нравиться в любое время суток и при любых обстоятельствах», — всплывают наставления Макара.
Но с уродливой линией, что пересекла меня от одной бедренной косточки до другой, я бороться не в состоянии. Как бы не хотела сохранить образ «шикарной» женщины для Адама. Он сам избавил меня от последнего лоскутка ткани, который скрывал мой изъян.
Шрамы никак не убрать, ни телесные, ни душевные. Но отчасти я даже горжусь ими. Один сломал меня, чтобы сделать сильнее. А второй — подарил смысл жизни в виде трех маленьких моих продолжений.
И если избалованный красивыми женщинами Туманов побрезгует мною сейчас — я готова принять удар.
Дерзко и смело ловлю его напряженный взгляд, вздергиваю подбородок и стискиваю губы в прямую линию. Не позволю больше ни одному мужчине унижать меня.
— Кесарево? — дезориентирует меня Адам коротким вопросом. И сбивает весь пыл.
Мы действительно мы говорим об этом в постели? Неужели ему важно услышать ответ?
Молчит в ожидании, пока я не киваю рвано.
— Да, — сипло выдыхаю.
«Не только», — добавляю мысленно, но тут же запираю рот на замок. Потому что «женские проблемы не интересуют мужчину, а наоборот, отбивают желание».
Я же вдруг хочу почувствовать себя желанной. Хотя бы еще чуть-чуть. С Адамом слишком хорошо. Пусть у наших отношений и нет будущего. Мимолетная страсть, после которой мы разойдемся каждый по своим делам. Я вернусь к детям, а он… попробует обзавестись наследником от здоровой женщины. После того, как я расскажу ему все и подарю надежду.
Но эгоистично решаю сообщить ему новость чуть позже…
Я столько лет томилась в одиночестве, что заслужила этот единственный вечер.
— Симпатично, — шершавые пальцы проходят по шраму, очерчивают узоры тату. И я вздрагиваю при каждом невесомом прикосновении.
Впиваюсь пальцами в простыню, когда теплая ладонь гладит мой плоский, твердый животик, надавливает на пресс, который импульсивно напрягаю, а после — обхватывает тонкую талию. Взгляд Адама темнеет и так мучительно медленно «облизывает» мое тело, что я ощущаю его почти физически.
— Идеальная. Без изъяна, — ведет рукой к груди, а я хмыкаю недоверчиво. — Так заботишься о своей внешности, но никого к себе не подпускаешь, — слова тонут в моем судорожном всхлипе.
Слишком остро реагирую на умелые ласки. Проклятый искуситель! Конечно, с его-то опытом обольщения! Дрожу и сгораю под ним, но в то же время ревную к каждой шлюхе, которая согревала его постель. И к каждой новой, что обязательно появится после меня.
Ненавижу.
Но чувствую себя живой и настоящей рядом с ним.
— Тогда для кого ты старалась? — бархатный голос ожесточается.
Хватка на теле становится сильнее и грубее, а Адам полностью накрывает меня собой, вжимая в мягкий матрас так, что я оказываюсь в ловушке.
— Адам… — хнычу от нетерпения и бесстыдно обвиваю его мощную талию ногами.
Знаю, что это выглядит как приглашение или даже мольба. Но мне плевать. Слишком тянет меня к Адаму. До боли, до дрожи, до жара в груди. И я каждой клеточкой тела желаю почувствовать его опять.
— Для того мудака из клиники? — едва не рычит он. Перехватывает мои запястья, заводит за голову и фиксирует одной рукой, вторую оставляя для продолжения «пыток».
Отчасти Туманов прав, и я все эти годы жила назло Макару. Подсознательно пыталась доказать ему, что не испорченная игрушка. Что могу себя починить — и стать еще лучше, чем была.
И справилась с задачей. Но внутри по-прежнему пусто. Я получила лишь красивую оболочку.
— Нет, — лгу я, и два пальца ложатся на мои губы, сминая их.
Рука перемещается на макушку, ослабляет резинку на волосах — и освобождает длинные черные пряди, которые змеями расползаются по подушке. Адам любуется ими некоторое время, перебирает пальцами, подносит один из локонов к лицу, втягивает мой запах. И наклоняется к виску.
— Плевать, — шелестит возле уха. — Потому что будешь моей.
Резким сокрушительным движением Адам подтверждает свои слова. Берет меня себе, не встречая ни капли сопротивления. Наоборот, я готова кричать, чтобы он не останавливался, но вместо этого сипло лепечу его имя.
Оказывается, так приятно быть чьей-то. Принадлежать странному мужчине, который появился в моей жизни при необычных обстоятельствах.
Быть его. Пусть только на один вечер…
*Неприличная версия в книге горячих бонусов "Взрослые игры". Ищите в оглавлении. На сюжет не влияет.
Агата
Истерзанная, испитая до дна, застываю на доли секунды, прислушиваясь к своим ощущениям. Я будто парю в облаках, невесомая, как пушинка. Меня чуть подкидывает на матрасе, когда Адам падает на спину рядом. Дышит тяжело.
Мечусь между собственными желаниями, разрывающими душу, и наставлениями из проклятого прошлого.
«Не быть навязчивой, не мешать, не требовать внимания больше, чем уже получила».
Катись к дьяволу!
Злюсь на бывшего, что лепил из меня пластилиновую марионетку. На себя, потому что позволяла. На судьбу, которая когда-то свела меня не с тем мужчиной. Где я так согрешила, что меня лишили женского счастья на долгие годы?
Да и сейчас оно слишком хрупкое. Иллюзорное. Временное.
И все же я поддаюсь порыву — и, повернувшись на бок, тянусь к Адаму. Осторожно зарываюсь в его объятия, укладываю голову на влажную, жаркую грудь, прислушиваюсь к бешеному стуку сердца. Опасаюсь, что он оттолкнет меня, но в то же время не могу совладать со своими чувствами. Как кошка под валерьянкой, пытаюсь умоститься удобнее.
