Но сегодня все было иначе… Сегодня была годовщина.
Мужчина, сидящей на скамье вздрогнул, когда я замерла прямо за его спиной. Обернувшись с недовольным каменным лицом и глазами, полными черной ярости, тут же расслабился, увидев меня. Недоуменно сведя брови на переносице, он не веря собственному голосу уточнил:
— Каролина?
— Именно, — неуверенная улыбка скользнула на лице. Она не была радостной. Скорее, попыткой безмолвно приободрить: «Я рядом, поддержу тебя во всем!»
— Но… — все еще не понимал происходящего муж, перехватив меня за талию и усадив к себе на колени. Лавка была холодной, покрытой коркой льда. «Владимир заботиться, чтобы не застудила придатки!» — усмехнулась про себя. — Как ты узнала, где?
— Когда ты позвонил и предупредил, что задержишься на работе, сразу все поняла. — едва заметно пожимая плечами, я не без морального труда взглянула впервые на памятник Валентине и Марку. Голос охрип, осел. Тело задрожало, а холодок поселился где-то на уровне желудка. — Антон повесил календарь на холодильник. Заглянула в него и все очевидно.
Надгробный камень выглядел впечатляюще. Мать с сыном стояли в полный рост, поддерживающе приобнимая друг друга за плечи. Склонив головы, удравшись лбами, они казались единым целым. Неразрывной единицей. Нерушимой крепкой семьей.
— Ты здорово потратился на памятник, — констатировала я без задней мысли, восхищаясь работой известного мастера. — Скульптор постарался.
Нервно доставая из кармана сигарету, Владимир сжал ее зубами, а затем перед глазами блеснуло пламя зажигалки. После пугающе долгой затяжки, Орлов хрипел и шипел в пол голоса:
— Поверь, Каролина… Я бы отдал все, что у меня есть, чтобы этого никогда не произошло.
— Ты спас нас! — воскликнула я, испуганно глядя на мужа. — Помог выбраться живыми!
— Знаю. Ни о чем не жалею. — когда два черных озера посмотрели мне в душу, стало трудно дышать от боли, спрятанной за безликой маской сильного и жесткого мужчины. Ком встал в горле, дыхание сперло, когда муж скривился. — Но изначально я первопричина всего этого.
Пятиминутное молчание позволило собрать мысли воедино, произнести их уверенно и без дрожи.
— Я долго думала об этом… У меня было целых пять лет. — сделав небольшую паузу, спасительно взглянула на сигарету, но один лишь вид Орлова дал четко понять: докурить ее никто мне не даст. Даже просто в руках подержать. — Ты тоже жертва обстоятельств, в которые вогнали тебя родители. А их — их родители…
— Каролина! — перебил меня Владимир. Его недовольная физиономия четко рапортовала: ««Жертва» — это не тот ряд людей, к которым я себя отношу!»
— Валентина жила прекрасно. Всегда могла уйти, развестись. — стояла на своем я, ощущая незримое присутствие женщины. На секунду мне показалось, что памятник — это она под черной мантией, и окатил ужас. — Вспомни только, как убила нашу любимую повариху, украла Антона и выбросила мальчика черт знает где! До сих пор не понимаю, зачем…
Когда во время расследования раскрылся данный момент, я вечно задавалась вопросом: «Зачем ей Антон?» И ответа не находила. Не произнося этого в слух, мы косвенно приняли для себя решение с мужем не обсуждать прошлое. Умалчивать, дать покрыться болезненной ране на сердце коркой.
— Все просто, — наконец получила те самые разъяснения устами Орлова, — Вале легко было попасть на территорию по старому пропуску. Охранники пробили его, как действующий и разыграли проникновение. — с испугом взглянув на меня, он содрогнулся от воспоминаний. — Как ты понимаешь, Валентине нужны были только деньги. Она хотела устранить не столько тебя, а ребенка в чреве. Но… Все пошло не по плану. Пришлось брать Антона, чтобы ей дали покинуть территорию.
— Почему, — всколыхнув прошлое, не могла не узнать я, — ты не сказал, что Валентина жива? Почему до последнего не верил мне?!
Зажмурившись, Владимир провел свободной ладонью по шевелюре, встряхивая снег на землю.
— Она промелькнула передо мной в кофейне… Раз и все! Тогда я решил, что схожу с ума. Это было более реально, чем вдруг оживший человек, которого ты видел замороженным в морге. — сжав мои предплечья, Орлов кратко поцеловал в лоб.
— Теперь понимаю, — ладонь скользнула по небритой щеке мужа, пытаясь вселить в него спокойствие и любовь, — ты не мне не верил, ты не верил себе: собственным глазам и ушам.
— И все же искал ее, — словно оправдываясь, кивнул Владимир резко и раздраженно. — Мы были близки, они с Марком это знали. Им надо было действовать срочно.
Мы сидели в тишине, отдавая дань памяти людям… Злым? Жестоким? Лишенных здравости мышления? Да. Но важной частью жизни Владимира и моей.
— О, Марк… — вслух всхлипнула я, ощутив поглаживание по голове и как объятия мужа стали теснее, крепче. — Он мог бы все исправить. Смог стать лучше.
Казалось, словно Орлов умер изнутри, пока произвёл одно лишь слово. В нем была вся боль потери сына:
— Мог.
— До сих пор удивляюсь, — ошарашенно покачала головой с расширенными глазами, — как он умудрился вогнать Эрику в ногу арматуру?
— Встал на колени, упал с железкой в рту… — попытался объяснить Орлов, но тут же покачал головой, прыснув со смеху: — Эрик запретил нам об этом вспоминать. И придумал Соне историю, как его ранили во время битвы с двадцатью спецназовцами. Ну-ну…
— Не сомневаюсь, — искренне расхохоталась, закатывая глаза. — Он может! Только… почему тогда его «армия» не помогла «вожаку»? Не предупредила ранение?
Владимир взглянул на меня удивленно, словно это было очевидно:
— Ты много ожидаешь от скрученного, побитого щуплого парня со скрепленными за спиной руками в наручниках? — скрепя зубами, я вынуждена была признать: «Нет!». — Поверь, за халатность в работе все получили по заслугам.
Мой муж умел быть щедрым мужчиной, впечатлял этим народ. Но его ярость была такой же великой, как и добрые поступки. Охранники, продавшие мужчину за деньги, наверняка мечтали вернуть время назад и изменить свой итог.
