«не такая», то спешу тебя огорчить. Неделя и «святая» и «невинная» Анечка вдруг превратилась в обычную подстилку.
Его слова были гадкими, но почему они звучали так правдиво? Почему на глаза наворачивались слезы? Неужели, и я для него была такая? Обычная… подстилка?
— А мне? Морозов, зачем ты мне все это говорил? Звезды для меня! Глаза красивые! — всхлипнула.
— А чем ты отличалась от всех? Ты строила глазки и что-то я не замечал, чтобы ты была особо против.
— Потому что это спор! — истерично закричала, ударив его в грудь своим маленьким кулачком со всей имеющейся силой.
— Откуда я нахрен знал? — схватил меня и притянул к себе. Со всей накопившейся яростью мы убивали друг друга глазами. — Откуда я мог знать, что ты, коза, меня пирогами своими влю… — оступился и сглотнул, — бишь, — шепотом, едва ли слышно добавил.
Его глаза больше не были полны ярости. В них было что-то другое, что-то теплое, обволакивающее, наполненное нежностью и трепетом. Что-то что только зарождалось и было столь хлипким как хрусталь, но таким ощутимым как сталь. И я могла поклясться, что мои глаза были отображением его бездны. Так на меня никто не смотрел.
Сердце мое хотело выскочить, щеки заалели, а руки вцепилась в плечи.
— Так, — запнулась, прикусив губу, — это правда?
— Прости меня, Варь, — нежно взял меня за подбородок, закидывая голову назад. — Что-то было в твоем пироге, — улыбнулся. — А у тебя и правда самые красивые глаза в мире.
И его губы накрыли мои. Нежно, словно познавая их, наслаждаясь ими, изучая контур языком, покусывая губу, отчего внизу живота разлилось томление. Рука поглаживала щеку, а сам Морозов пошел напором на меня.
Задом он вытеснил меня в коридор, из коридора в комнату, там я неуклюже запнулась об оставленный свитшот, но упала уже на кровать.
— Цветочек, — прошептал, прижимая меня к кровати, а я сладко застонала. Мой халатик задрался, но не случайно, а намеренно, рукой Ильи.
Шепот, губы, стоны, затем полетели вещи, что были крайне лишними. Остались только два человека обнаженные друг перед другом телом и душой. Это абсолютная гармония.
— Цветочек, давай! Вот так, — горячо на ухо промолвил, взяв мою руки в свою и ведя по себе.
Застенчиво, но с любопытством я ловила каждое его слово. Когда из его уст вырвалось нечто первобытное, что откликнулись и во мне, не было мочи ждать.
— Илюша! — простонала и призывно поцеловала в шею, подбородок, ключицу.
— Сейчас, Цветочек! Сейчас!
Он встал, но тут же рассеяно оглянулся и, улыбнувшись, пожал плечами.
— Я как-то не планировал.
Сразу смекнула о чем речь, и поспешила достать из тумбочки пакетик.
Парень нахмурился, а я, схватив его за руку, потянула на себя.
— Сделай это сама.
Подчинившись, смело раскатала латекс, заставив мышцы Ильи задрожать под моими руками.
На этот раз все было нежно, плавно, как только может быть у людей чувствующий себя комфортно, отдаваясь друг другу. Это еще не «любовь», но не обычное «нравится», не похотливое «всунул». Это то отчего забываешься, то в чем растворяешься, чувствуя каждой клеточкой тела наслаждение.
И самый пик его пришел внезапно. Спина выгнулась дугой, протяжный стон изо рта, и словно «бах!» случился внутри меня.
— Варька, — прошептал Илья, последний раз двинувшись.
Он повалился на меня, но тут же скатился, притягивая в кольцо рук.
— Что же ты со мной сделала, малая?!
Вопрос риторический и не требовал ответа. Впрочем, болтать мне сейчас было не под силу. Один молодой человек высосал из меня все соки. Однако, на один вопрос я все же ответила:
— Варь, а ты тоже ко мне, — он не сказал «любовь», он сказал, — «это» чувствуешь?
И просто ответ. Простой, необдуманный, слетающий с моих губ непринужденно:
— Да.
— Не соврала Павлова, — хмыкнул.
А я тихонько рассмеялась, так вот, он, кто первый «клиент».
Варя
— Так вы теперь вместе?
У бабонек моих удар. Ульяна даже перекрестилась, а Сонечка подавилась кофе, одна Дунька радостно улыбалась.
— Ага!
— Ну ты, Варька, даешь! — прокашлявшись, пробормотала подруга.
А я только что и могла улыбаться. Как только с Морозовым расстались, едва ли пару добропорядочно отсидела, так сразу и рванула к своим девкам. Не смогла удержать язык за зубами. Все растрезвонила! Впрочем, по моей летящей походке они и так все поняли. Правда не ожидали, что все так серьезно. Думали, что вновь их Варюшу обольстил мерзавец. Развел на секс, а оно совсем по-другому оказалось. С чувствами, с намерениями. Вот и удивлялись подруги.
— Ой, девки, сама не верю! Все кажется, что исчезнет или напишет смс, как тот упырь.
— Просто на твоей улице наступил праздник. Смирись, Цветочек, и прекрати себя раскручивать. Не накликай беду! Лучше наслаждайся качественным тра…— осеклась, взглянула на оторопевшую и покрасневшую Бобрич, вздохнула и закончила, — любите друг друга молодые!
Фролова была в своей манере, а сама между тем зыркала в поисках Синицы. И пущай спор закончен, но наша фурия все равно так просто не отступит. Зубами вцепиться и сгрызет несчастного. Только нынче Ульяша вновь облачилась в прежние одежы. Платье, каблучки, волосы накрутила, макияж, все как полагалось. Теперь она была во всеоружии.
Дунька же украдкой, и не так воинственно как Фролова, но все поглядывала в стороны, дабы не пропустить ненароком своего избранника.
Белов не заставил себя долго ждать.
Вышел из-за поворота, присвистнул и вальяжной походкой, аки кот ленивый, потопал в нашу сторону. В глазах огонек горел, он-то и разоблачил сего кота, который нападал, как лев.
С ножки на ножку переваливался, плечи мужественно назад расправил и, подойдя, ущипнул Дуньку за бок, вякнув:
— Бобриха!
А та с обидой на него покосилась. К слову, не одна я получила смс средь ночи.
Сонечка напхала и Герману. Правда тому предъявить было нечего, потому и набросилась на его «курицу», а тот когда на защиту той «кобылы» встал, она ему сказала:
«За шваброй своей крашеной-перекрашеной следи, не то я ей пол помою! А ты, милочка, ртом так не хлопай. Он тебе еще ночью пригодиться!».
Когда та возмутилась и обратилась к Герочке с умоляющим взглядом, тот только хмыкнул. Пришлось «швабре» за себя самой отвечать. Раскрыла свою ротяку, дабы слова такие промолвить:
«Обслуживающему персоналу слово не давали!»
Тут-то Сонька и выплюнула ей:
«Рот свой будешь открывать, когда час твой приедет, и когда на коленях стоять будешь!»
Тогда-то, когда Белов так и не встал на защиту своей ночной спутницы, та уязвленная удалилась, а наша Сонечка про себя злорадно хихикала. Какая она
