Я ведь тоже переживаю.
— Если Ник отпустит, приезжай, — бросаю я, прекрасно зная, что никуда он Алису не пустит. Тут же слышу в ответ короткое ругательство.
— Алис?
— Что?
— Спасибо.
И кладу трубку.
Звоню Нику, звоню Владу. Коротко обрисовываю ситуацию. Один обещает подъехать через полчаса, другой совсем рядом с Олиным адресом и будет совсем скоро.
Я говорю спокойно, рассудительно, я прикидываю разные варианты, я еду быстро, но аккуратно, чтобы не попасть в аварию. Я делаю все это, а внутри у меня такая дикая паника и такой жуткий страх, что просто пиздец. Я знаю, что не справлюсь с этими чувствами, поэтому просто запираю их внутри, не давая им выхода наружу. Консервирую.
А еще запрещаю себе думать о том, что могло случиться с деткой. Иначе меня просто разорвет на части от ужаса, и я не смогу ничего сделать. Не смогу ее найти.
Подъезд я вспоминаю сразу, а вот номер квартиры вылетел из головы напрочь. Захожу вместе с какой-то женщиной, поднимаюсь по лестнице, внимательно осматриваясь на каждом этаже. Вот! Точно! Этот коврик и эта надпись на стене. Значит, здесь.
Звоню в дверь.
— Пап, ты че ключи опять забы… Блядь, — брат Оли осекается.
Стоит, смотрит на меня как на привидение, а в его глазах плещется страх.
Дикий, гнилой, животный страх, который не возникает просто от того, что ты случайно открыл дверь малознакомому человеку.
Сука, он мне с самого начала не понравился. Тупой, слабый и трусливый. Такие на все готовы, лишь бы своя шкура целой осталась.
— Где Оля? — я прохожу в квартиру и сразу хватаю его за грудки. — Где она?!
— Я не знаю, — огрызается он, щеря зубы. — Это ж с тобой она живет, ты ее и паси.
— Она была здесь недавно, верно? — я грубо встряхиваю его, чтобы не тормозил с ответом.
Он на мгновение замирает, глаза начинают бегать. Явно будет врать.
— Я знаю, что Оля приезжала сюда, — я еле сдерживаюсь, чтобы не вмазать ему по тупой трусливой роже. — Где она сейчас? У нее не отвечает телефон.
— Я не знаю! Чего ты до меня доебался! — кричит он визгливо, но я вижу: знает.
Сука. Какая же мерзкая сука у нее братец.
Швыряю его в стену, а сам отвечаю на телефонный звонок:
— Да, Влад. Шестьдесят восьмая, звони в домофон, открою.
А потом ухмыляюсь парню, который сейчас похож на забившуюся в угол крысу.
— Сейчас сюда еще придет мой друг. Как думаешь, вдвоем нам удастся заставить тебя говорить? На каком сломанном пальце ты расскажешь, где твоя сестра?
— Ты ж не будешь так делать… ты приличный… ты просто пугаешь, — бормочет он, отчаянно мотая головой. — Ты же не отморозок.
— Правильно. Отморозок здесь ты. А мне просто надо найти Олю. Где она?
— Я же уже сказал! Я не зна…
И я наконец бью так, как давно хотел. И чувствую только мрачное удовлетворение, когда он сплевывает кровь вместе с парой зубов.
Но помогает, как ни странно, не это, а появление Влада. Тот даже не делает ничего, просто вырастает горой мышц на пороге квартиры и смотрит на мелкого ублюдка своей мрачной хмурой рожей. Так смотрит, будто обдумывает, как именно будет его расчленять.
И тот ломается. Размазывает по лицу кровь, сопли и слюни и быстро говорит, что у него не было выхода… что ей никто не причинит вреда, только попугают…что надо просто заплатить денег и ее сразу отпустят…
Я не выдерживаю и бью еще раз.
— Где они ее держат?
— Я не знаю!
— Звони спрашивай.
— Они не скажут!
— А ты придумай. Или у тебя пальцы лишние?
Он торопливо набирает номер и заискивающе лепечет в трубку:
— Ну как там? Все в порядке?
Меняется в лице.
— Давайте я приеду и уговорю ее. Я смогу! Правда!
Снова молчит и слушает.
— Куда? Да, понял.
И громко и отчетливо называет адрес, явно повторяя его за кем-то в трубке.
Оля
Хочется пить. Во рту кляп. Какая-то тряпка, пахнущая затхлостью.
Очень сильно гудит голова.
Руки снова связаны, ноги тоже. Правая нога перетянута сильнее, я ее почти не чувствую.
Дверь в комнатушку, где я лежу, закрыта не полностью: видна узкая полоска света и слышны голоса.
Грубые мужские голоса, которые совершенно будничным тоном говорят страшное. Говорят о том, что со мной надо сделать. А ведь они не знают, что я их слышу, значит, это не для того, чтобы меня напугать. Значит, это на самом деле…
Чтобы не думать об этом, пытаюсь вспомнить… да хоть что-нибудь вспомнить. Но в голове пусто и гулко, как в бочке. Вдруг откуда-то всплывают стихи, которые я учила когда-то в школе. Просто какие-то строчки. Без начала, без конца.
«…по дороге зимней, скучной тройка борзая бежит…Колокольчик однозвучный утомительно гремит…»
Как там дальше? Не помню.
Зачем-то повторяю их еще, и еще раз.
В дверь стучат. Звук тяжелый, гулкий, как будто дверь сделана из металла.
— Кто там, блядь?
— Да это брат этой шмары.
— Нахуя он нам?
— Обещал мозги ей на место поставить.
— Да я, бля, сам ей все поставлю.
— Слышь, ты и так уже ей товарный вид подпортил. Нахуя ее было бить?
— А нахуя она выебывалась?
Стук повторяется. А потом звук шагов.
— Кто? — снова орет тот голос, который говорил, что меня не надо было бить.
— Это Серега. Васильев, — слышу я торопливый, какой-то испуганный голос брата.
Господи, это правда он.
Мразь.
Если он подойдет ко мне, я плюну ему в лицо. Даже если это будет последнее, что я сделаю.
Лязгают замки, скрипит дверь, я слышу грубоватый смех, слышу, как говорят что-то про битую рожу, про деньги…
А потом вдруг звуки выстрелов, крики, шум.
— Лежать, суки! Руки за голову!
Я ничего не понимаю.
Это полиция? Это другие бандиты?
Меня будут убивать?
А в голове все крутится, словно заевшая пленка, что-то про колокольчик, который утомительно гремит…
— Оля!
Это не может быть голос Тимура.
Просто не может быть.
Я схожу с ума? Да, я совершенно точно схожу с ума.
— Оля! Твою мать. Оля…
Господи, это и правда он! Это Тимур, который каким-то волшебным образом нашел меня!
Он здесь!
Я что-то мычу сквозь
