Вера пощупала пульс и уверенно сказала:
– Что ж, это истерика. Пусть проплачется, а то она уже два года как каменная.
Юрий обнял Дашу, крепко прижав к груди, и почувствовал, как у неё по телу проходят судорожные волны и начинает бить крупная дрожь.
Вера сбегала в дом, принесла одеяло, завернула в него подругу, как ребенка, и скомандовала Юрию, избегая вопросительного взгляда Якова:
– Иди с ней в беседку – вон она! Там она сможет спокойно поплакать, в доме ничего не будет слышно. Вода там есть. Можно и попить, и умыться!
Юрий подхватил Дашу на руки и унес в беседку.
Остальные вошли в дом. Отчим заинтересованно спросил:
– Что за мужик такой?
Вера рассеянно покрутила руками. Её мысли были заняты совсем другим.
– А, это Дашин жених. Нормальный парень.
Генрих Иванович никак сенсационное заявление не прокомментировал, пригласил гостей отужинать, чем Бог послал, и, только усевшись во главе стола, строго попенял:
– У тебя все парни нормальные, особливо ежели холостые!
Вера засмеялась, кокетливо взглядывая сквозь пушистые ресницы на сидевшего напротив Якова:
– Ну, уж не все, не говорите! Есть нормальные, есть б/у, а есть и вовсе утильсырье.
Яков, разглядывая обильно накрытый стол, попросил разъяснить.
– Это же так просто! Б/у – бывшие в употреблении, то есть разведенные, утильсырье – это ни к чему ни годные, даже на органы. Пьянь там всякая, наркота, из которой никакой труд человека не сделает, ну и прочее такое.
Они еще долго болтали, причем Вера все больше и больше изумляла гостя своими сверхоткровенными взглядами на жизнь и на сильную половину человечества, пока не уставший от её болтовни хозяин дома не велел всем ложиться спать.
Якова положили в маленькой комнате на диване, и он сразу заснул, но просыпался несколько раз за ночь, поскольку ему снилась показывающая розовый язык насмешничающая Вера.
Накормленные собаки лежали по разные стороны от будки, молчаливо соблюдая нейтралитет. Гость был в несколько раз больше хозяина двора, но благонравно признавал право Трезора на первенство.
Мать несколько раз выходила из дома и прислушивалась к звукам ночи. В беседке все было тихо. Она порывалась подойти и проверить, что там происходит, но только тихо вздыхала и возвращалась обратно.
Юрий держал на коленях спеленатую по рукам и ногам Дашу, жалея её всем сердцем. Её била отчаянная дрожь, с которой она совладать была не в состоянии. Он видел, как она до крови кусает губы, стараясь удержать подступившие слезы. Он сердито сказал, желая помочь:
– Хватит! Плачь немедленно! Плачь, ругай меня, бей, но выплесни наконец из себя эту боль!
Она вдруг тонко болезненно застонала, не в силах больше сдерживаться, из глаз одна за другой покатились крупные слезы, тело выгнулось дугой, и она наконец зарыдала, изливая застарелое страдание.
Даша плакала долго и отчаянно, некрасиво всхлипывая и хлюпая носом. Иногда среди нечленораздельных звуков он слышал прорывающиеся «за что?» и тогда крепче прижимал её к себе, гладил по спутанным волосам, но не утешал, давая ей выплакаться вволю.
Он был рад, что беседка находится далеко от дома, что разделяющий их малинник и ряд густых старых яблонь с сомкнувшимися кронами надежно заглушал звуки её горьких рыданий и несвязных упреков.
Яркая луна светила так, что он видел даже нежные веснушки на её точеном носике, когда она снова и снова дергала им в очередном приступе неистового плача.
Наконец рыдания стали ослабевать, она зашмыгала носом и затихла, изредка вздрагивая всем телом.
Юрий осторожно встал, развернул одеяло, подвел её к умывальнику и старательно умыл, заставив хорошенько высморкаться. Потом дал воды из стоявшего на столе кувшина. Она выпила, громко клацая зубами о керамическую стенку и икая.
Когда она поставила кувшин обратно на стол, он снова завернул её в одеяло, усадил на колени и стал покачивать из стороны в сторону.
Она сказала, заикаясь:
– Ннадо идти вв ддом…
Он озабочено спросил:
– Тебе холодно?
– Ннет…
– Тогда давай посидим здесь. Ты спи, я тебя покачаю.
– Но ты устал!
– Да мне лучше здесь, с тобой.
Даша закрыла глаза, не пытаясь больше возражать, и тут же задремала, обессиленная треволнениями тяжелого дня.
Он тоже устал, но не хотел лишиться своей драгоценной ноши.
Смотрел на её склоненную ему на грудь голову, видел тени у неё под глазами, слышал её судорожные всхлипы во сне и думал, что же будет с ними дальше? Смогли ли эти отчаянные слезы вымыть из сердца осколок зеркала Снежной королевы или все останется по-прежнему? И сможет ли он перенести резкий переход от безнадежности к надежде и обратно?
Дашу разбудило теплое солнце. Оно не слепило глаза, поскольку плотная крыша беседки не пропускала солнечных лучей. Просто спать при таком радостном восходе было невозможно. Оглушительно, на все лады, пели птицы, радуясь новому хорошему деньку. Она неохотно открыла глаза, еще не понимая, где она и почему так затекло тело, и наткнулась на внимательный взгляд глубоких серых глаз. Они ласково смотрели на неё с затаенной улыбкой.
Её обдало сначала холодом, потом жаром. Она вспомнила не только то, что случилось вчера, но и то, что произошло далекой ночью. Вспомнила все, до последней мелочи. И его ласки, и свой бесстыдный на них отклик. Краска стремительно залила лицо, отозвавшись в груди странным, сладковато-горьким чувством.
Увидев в её глазах смятение вместо привычного уже холода, Юрий глубоко вздохнул, благословляя судьбу. Потом прошептал ей прямо в ушко:
– Милая моя, наконец-то это ты! Как же тяжело было до тебя достучаться! Надеюсь, наконец-то ты меня услышишь. Я виноват перед тобой, прости. Но прошлое изменить нельзя. Но помни – я всегда тебя любил. Даже когда еще не понял этого сам.
Даша прикрыла глаза и прислушалась к себе. Боль уходила, но на смену ей приходило что-то такое большое, требовавшее такой безраздельной отдачи, такой степени доверия и откровенности, что она испугалась.
Юрий почувствовал смену в её настроении, погладил её по голове, как ребенка, отвел со лба упавшие на глаза спутанные волосы.
– Я понимаю, вчера у тебя был новый стресс. Я не буду тебя торопить и пользоваться моментом. А как хочется!
Юрий шутливо ей подмигнул, и напряжение куда-то исчезло. Она подняла голову и заметила залегшие у него под глазами темные круги. Ей захотелось вытащить из одеяла руки и погладить его по заросшему темной щетиной лицу, ощутив кончиками пальцев колючую упругость.
– Как хочется поцеловать тебя, зная, что ты не сможешь меня оттолкнуть! Но лучше не рисковать. Не уверен, что смогу вовремя остановиться, слишком устал. Хотя в последнее время мой самоконтроль и вовсе на нуле.
