Но Ира не стала пока рассказывать о том, как когда-то рыдала на плечах у почти незнакомого мужчины, признавшись в том, что всегда любила и любит двоюродного брата. И встретила не осуждение, а сочувствие и понимание, поскольку и сам Макс слишком часто терпел презрение и непонимание у людей в своих сердечных предпочтениях.
Она зевнула сквозь улыбку этим воспоминаниям и повернулась в объятиях крепко спящего Игоря так, чтобы уткнуться лицом брату в грудь. И все равно хихикнула, опять вспомнив, как он шарахался от Макса. Мужчины такие предсказуемые в этом вопросе.
А ей Макс казался душкой. Очень часто она ходила в магазин только для того, чтобы поболтать с ним. Причем, они никогда не поднимали вопрос ее личной жизни после того, самого первого знакомства. Просто иногда он между делом, помогая Ире подобрать что-то для Игоря, мог невзначай бросить: " и как вы?". А она отвечала -- лучше, гораздо лучше, чем когда-то. Макс довольно улыбался, больше ничего не спрашивая, и они возвращались к покупкам.
Несмотря на все веселье, по коже пробежал мороз при воспоминаниях о том, что именно Ира ощущала в тот день, когда познакомилась с этим экстравагантным, но таким милым человеком. И еще сильнее прижалась к Игорю.
Не просыпаясь, брат крепче обнял ее, и положил голову Ире на макушку.
Пригревшись у Игоря на груди, Ира снова начала засыпать, стараясь не думать о плохом.
... Она неслась по трассе, все еще не в силах прийти в себя.
Ира старалась сосредоточиться на дороге, пыталась следить за машинами, окружающими ее автомобиль, но мысли вертелись только вокруг одного факта, ужасающего для ее сознания в данный момент -- на свитере Игоря была дыра!
Ира не поверила себе, когда отскочив от брата, нащупала огромную дыру на локте.
Это ввергло ее разум в состояние шока и впервые выдернуло из вязкого серого марева опустошения и апатичного смирения, в котором она плавала последние месяцы.
О ее Игоре никто не заботился!
Ире казалось, что если она немедленно не уберется как можно дальше от поселка -- то вернется в дом и просто наорет на Юльку. А может и ударит. Как смела эта ... эта...
Она заставила себя сосредоточиться на дороге.
Как смела Сименко допустить такое?!
Почему Игорь приехал без куртки? Ведь на улице уже четвертый день не больше десяти градусов тепла, и дожди...
Нога против воли сильнее надавила на газ от злости.
Ира не для того давала ему свободу от себя. Не для того отказалась от любимого. Игорь заслуживал заботы, имел право на то, чтобы получать самое лучшее. Его надо было любить!
"Господи! Как, вообще, можно не любить Игоря?! Как можно допустить такое?!"
Она была зла на Юльку, на Бога. На весь мир.
- Почему?! - Ира обиженно, гневно выкрикивала этот вопрос в пустом салоне машины, и не находила ответа.
Может виноваты таблетки, которых все больше выписывал ей Никита? Может это они не давали Ире понять логичность и правильность этой нелепой жизни?!
Почему никто не заботится о ее Игоре, если уж ей не позволяли его лелеять и любить?!
Злой сигнал клаксона автомобиля, который Ира только что подрезала, не вызвал ее интереса.
Глупо ехать с такой скоростью ночью, да еще и на мокрой дороге, но она не смогла бы сидеть на месте. В ней неожиданно оказалось столько гнева, что даже руки тряслись, а все тело била дрожь.
Наверное, это был весь гнев, на себя, на жизнь, на людей, вынудивших ее отказаться от единственного, что имело смысл для Иры. На него -- и за то, что послушал ее и ушел тогда, и за то, что теперь не прекращает попыток все вернуть.
И хоть она тут же одергивала себя, прекрасно отдавая отчет, что Игорь-то как раз не виновен ни в чем, Ира не могла взять себя в руки, не могла призвать разум к холодной отстраненности.
Депрессия, с которой все это время пытался справиться Никита против воли самой Иры в один миг сменилась такой злобой, что, казалось, тело не выдержит, сгорит от этого.
Ей хотелось..., хотелось...
Ира сама не знала, чего хотела, кроме того, чтобы резко выкрутить руль, развернув машину и на полной скорости вернуться.
Не к родным, а к нему.
Послать к черту всех - и родителей, и знакомых, и людские законы, и просто упасть перед Игорем на колени, умоляя простить ее и опять обнять.
Только Ира не избавилась от ужаса, посеянного словами и упреками матери.
Она каждую ночь просыпалась с криком, пугая Никиту, спящего в соседней комнате. Каждый раз говорила, что ничего не помнит, а сама отворачивалась к стене и боялась закрыть глаза, чтобы не увидеть знакомые с детства картинки ночного кошмара, в которых искореженное тело вынимали из разбитой, старой машины. Она смутно помнила, что это их машина, ее родителей, на которой и разбился отец. Точно такие же сны, как и те, что мучили ее все детство.
Вот только теперь во сне у мертвеца было лицо не ее отца, а Игоря.
И Ира не могла избавиться от мысли, что эти сны -- предупреждение.
Какая-то, очень маленькая часть ее разума, еще сохранившая зерно рационализма, пыталась убедить Иру, что абсурдно верить снам. Они продукт переработки подсознанием ее страхов. Но другая, большая, вдруг ставшая суеверной часть сознания Иры приводила один единственный, но убийственный аргумент - "а если нет?".
Потому она не смела даже смотреть в его сторону, когда вдруг оказывалась рядом с Игорем. Хотя и в стороне остаться не могла. Все равно приезжала, пусть и молилась всю дорогу, клялась Богу, что и слова не скажет брату, только посмотрит на него, когда Игорь не будет видеть.
Бывали такие дни, когда Ира не сомневалась, она уже сошла с ума, и ее мозг просто бредит. И это случалось все чаще.
Дорога расплывалась перед глазами.
Включив поворотник Ира резко свернула на обочину и затормозила. Отстегнув ремень безопасности, она вцепилась в руль и вдруг уронила лицо на руки, пытаясь не разреветься. Не справилась, и уткнулась в ладони, плача над тем, что не имела права вернуть.
Не приносили эффект горсти антидепрессантов и транквилизаторов, которые Ира пила каждое утро. Не действовало снотворное. Не помогал ей и психоаналитик, к которому Никита записывал Иру каждую среду.
На его приемах Ира просто молча разглядывала стену, не желая говорить, что именно ее угнетает. А врач все обещал Никите, что она еще просто не готова открыться для контакта.
ДА, ИРА НИКОГДА НЕ БУДЕТ ГОТОВА!
И никогда никому не сможет рассказать то, что рвет душу.
Она лучше умрет сама, но не будет рисковать любимым и ставить под угрозу его жизнь так, как поставила под угрозу жизнь их ребенка.
